Фрер повиновался: на дне котелка он увидел блестящий белый порошок, облепивший также и стенки.

– Что это? – спросил он.

– Соль.

– Как ты ее получил?

– Наполнил котелок морской водой, накалил на костре гальку и бросил в котелок. При желании можно было бы собрать пар в кусок материи и отжать пресную воду. Но у пас ее, слава богу, и так хватает.

– Ты и этому научился в колонии? – спросил изумленный Фрер.

Руфус Доуз горько рассмеялся.

– Вы думаете, я всю жизнь был в колонии? А дело здесь очень простое – обычное выпаривание.

Чувство восхищения, смешанное с досадой, охватило лейтенанта.

– Ну и парень же ты, Доуз! Кто ты такой, то есть кем же ты был раньше?

Лицо каторжника озарилось торжеством. Казалось, что какое-то ошеломляющее признание вот-вот сорвется с его уст. Но свет в его глазах мгновенно померк, и он оборвал себя, безнадежно махнув рукой:

– Я – каторжник. Неважно, кем я был. Матросом, кораблестроителем, мотом, бродягой – какая разница? Это все равно не изменит мою судьбу, верно?

– Ну, если мы благополучно выберемся отсюда, – сказал Фрер, – я буду просить о твоем помиловании.

– А, пустое! – ответил Доуз, хрипло рассмеявшись. – Сперва надо вернуться.

– Ты мне не веришь?

– Я не хочу принимать от вас никаких милостей, – сказал каторжник. И в тоне его прозвучала прежняя свирепость. – Давайте работать. Тащите ваш камыш и связывайте его леской.

Тут к ним подошла Сильвия.

– Добрый день, мистер Доуз! Все трудитесь? О, что это у вас в котелке?

Голос девочки оказывал на Руфуса Доуза магическое воздействие. Он весело улыбнулся.

– Это соль, мисс. Она поможет мне ловить коз.

– Ловить коз? Как так? Вы насыплете соли им на хвосты?

– Нет, зачем? Козы охотно лижут соль. Там, на Лоцманской стоянке, я поставлю для них ловушки, и соль будет служить приманкой. Когда они подойдут и начнут лакомиться, я постараюсь поймать их вот этим арканом. Теперь вы поняли?

– А как же вы туда доберетесь?

– Это вы увидите завтра.

На следующее утро Руфус Доуз поднялся с рассветом. Сперва он намотал кетгут на палку, а потом, подведя хрупкие плотики к небольшой скале, служившей ему причалом, взял рыболовную леску и длинную палку и начал что-то вычерчивать на песке. Это были контуры плоскодонной лодки в восемь футов длиной и три шириной. На небольшом расстоянии от корпуса он наметил восемь точек – по четыре с каждой стороны – и воткнул туда прутья лозняка. Затем он разбудил Фрера и показал ему свой чертеж.

– Срубите восемь сосновых кольев, – сказал он. – Если не сможете их срубить, то отожгите их, и в каждую из точек воткните такой кол рядом с прутьями. Затем соберите побольше ивовых прутьев. Раньше ночи я не вернусь. А сейчас помогите мне с плотами.

Подойдя к пристани, Фрер наблюдал за тем, как Доуз, сняв с себя одежду, сбросил ее на шкуру козы, набитую сухой травой, а сам растянулся на связках камыша и, работая руками, оттолкнулся от берега. Одежда осталась сухой, но камыши, придавленные тяжестью тела, погрузились в воду так, что на поверхности виднелась только его голова. В таком положении он добрался до середины потока, и отлив подхватил его и понес к выходу из бухты.

Фрер хмуро глядел ему вслед, но все же не мог подавить в себе чувство восхищения арестантом. Затем он отправился готовить завтрак. Теперь они получали только половинные порции – убитую козу Доуз запретил съедать, так как его экспедиция могла оказаться неудачной, и Фреру оставалось лишь размышлять о том, какое же все-таки счастье, что случай свел их с этим арестантом.

«Священники назвали бы это волей провидения, – говорил он самому себе. – Не будь его, нам бы никогда до этого не додуматься! Если же ему удастся построить лодку, то мы будем спасены. Ну и умен он, собака! Все-таки кто же он такой?»

Его опыт начальника подсказывал ему, насколько опасным может оказаться такой человек в колонии и как трудно будет ему обуздать этого умного парня. «Да, с ним надо держать ухо востро. Уж я порасскажу начальству о его сообразительности».

Тут он вспомнил вчерашний разговор.

«Я обещал похлопотать о сто помиловании. Черта с два он его получит! Ишь какой гордый, не желает получать его из моих рук! Какими наглыми делает этих мошенников даже самое короткое пребывание на свободе! Подожди, вот вернешься в колонию, я тебе покажу твое место. Ведь стараешься ты ради себя, ради своего спасения, ну и моего, то есть нашего заодно». Тут ему в голову пришла еще одна во всех отношениях достойная его мысль: «А что, если забрать у него лодку, а его самого оставить на берегу?» Эта мысль показалась ему дьявольски остроумной, и он невольно расхохотался.