дерзко улыбнулась.

– Как-нибудь в другой раз! – сказала она. Выскользнув из объятий капитана, Сара убежала в свою каюту, которая находилась рядом с каютой ее госпожи. Через переборку она услышала слабые стоны больной девочки. Глаза ее наполнились слезами, и на этот раз непритворными.

– Бедняжечка, – прошептала девушка, – только бы она выжила!

Бросившись на постель, Сара зарыла разгоряченное лицо в подушку. Весть об эпидемии тифа испугала ее. Не расстроило ли это какие-то планы, столь тщательно ею выношенные? Она уже близка к осуществлению своей заветной цели, но не опрокинет ли внезапная вспышка болезни все ее расчеты, не встанет ли почти неодолимым препятствием на ее пути?

– Неужели девочка умрет? И по моей вине! Но откуда мне было знать, что у него тиф? Я и сама могла заразиться, мне что-то нездоровится.

Она заворочалась на койке, словно от приступа боли, затем вдруг вскочила, ужаленная внезапной мыслью: «А вдруг он умрет? Тиф быстро распространяется, а если так, то все планы могут рухнуть. Надо действовать без промедления!»

Вынув из кармана бутылочку, она посмотрела, сколько в ней содержимого. Бутылочка была заполнена на три четверти.

– Хватит на двоих, – проговорила она сквозь зубы и, вспомнив о влюбленном капитане Бланте, усмехнулась. «Странная у него манера ухаживать, – подумала она. – А в общем-то, я ему безразлична, как и он мне. Но я пройду через все, и если случится самое худшее, я вернусь к Морису Фреру».

Она наполовину вытащила пробку из бутылочки, чтобы потом легче было ее открыть, и спрятала склянку на груди. «Надо бы немного поспать. Мою записку они уже получили; все должно произойти сегодня ночью».

Арестант Руфус Доуз растянулся на нарах и попытался заснуть. Он очень устал, и ему нездоровилось, голова была такая тяжелая, точно свинцом налита, но сон не приходил. Утомительная гребля на шлюпке по-своему взбодрила его, но болезнь делала свое дело. Пульс бился тяжелыми ударами, казалось, что мозг дрожит от нестерпимого жара. Он метался в полутьме на своем узеньком ложе, тщетно закрывая глаза, – сна не было. Все его усилия заснуть вызывали лишь сонную одурь, сквозь пелену которой до него доносились голоса его сотоварищей-арестантов, а перед глазами все еще стоял горящий «Гидасп», гибель которого навсегда уничтожила след несчастного Ричарда Дивайна.

Ему повезло, что его напарник по шлюпке оказался весьма словоохотливым и десятки раз повторял пристававшим к нему товарищам историю со взрывом судна. У Руфуса Доуза им удалось лишь вынудить подтверждение, что это был действительно «Гидасп». Если бы арестантов не удерживало чувство почтительного страха, они бы непременно заставили его самого рассказать все происшедшее и тем самым втянули в оживленные споры о том, удалось ли команде спастись или нет. Теперь же его оставили в покое, и он лежал, не привлекая ничьего внимания, стараясь забыться сном.

Поскольку группа из пятидесяти арестантов находилась на «прогулке», в арестантской было не так жарко, как ночью, и многие заключенные расположились на пустующих нарах, стараясь отоспаться за ночь. Четверым гребцам-добровольцам тоже было позволено «отдохнуть с удобствами».

Лихорадка пока еще не создавала беспокойства. Однако три случая заболевания уже вызвали толки, и если бы не новая сенсация с пожаром на корабле, возможно, что к предупреждению Пайна отнеслись бы с большим вниманием. «Бывалые люди», то есть те, кому уже приходилось совершать такое путешествие, кое-что пронюхали, но молчали и своими соображениями делились только между собой. Конечно, слабые и хилые первыми «отдадут концы», так что для оставшихся в живых места будет больше, а это их вполне устраивало. Трое из этих «бывалых людей» расположились за переборкой, отделявшей нары Доуза. Как уже говорилось, нары занимали площадь в пять квадратных футов, и на каждых помещалось по шесть человек. Нары номер 10, на которых спал Руфус Доуз, находились в углу, там, где соединялась линия правого борта с центральной линией корабля, далее шла небольшая ниша, в которой было отверстие – порт. На этих нарах, помимо Руфуса, оставалось только три его «товарища», так как Джон Рекс и портной-кокни были отправлены в лазарет. Эти трое сидели сейчас в углу и о чем-то серьезно толковали. Один из них, Верзила, – тот, что прошлой ночью утвердил свой авторитет в тюрьме, – по-видимому, являлся вожаком. Фамилия его была Габбет. Он был рецидивист, осужденный на второй срок за грабеж со взломом. Двое других – Сандерс, известный под кличкой Лентяй, и Джемми Ветч – Ворон. Они говорили шепотом, но так как изголовье нар Руфуса примыкало к переборке, то до него долетало многое из их разговора.

Сначала речь шла о гибели корабля и возможности спасения команды «Гидаспа». Потом стали припоминать различные случаи кораблекрушений, а также всякие смешные истории, как вдруг слова Габбета сразу же вывели Доуза из полусонного состояния, прервав безуспешные попытки уснуть.

Он услышал собственное имя, названное в связи с именем женщины, которую увидел на палубе.

– Вчера она о чем-то болтала с этим Доузом, – сообщил Верзила, отпустив бранное словечко. – А нам чужаков не надо. Рисковать своей шеей из-за девки Рекса я не стану. Я ей прямо так и скажу.

– Да это они о маленькой дочке толковали, – процедил Ворон и продолжал: – Сдается мне, что раньше они не встречались. Она так втюрилась в Джека, что ни с кем другим путаться не станет.

– Если узнаю, что она собирается нас заложить, я глотку ей полосну! – свирепо ответил Габбет.

– Джек бы тебе этого не простил. А с ним лучше не связываться! – гнусаво произнес Лентяй.

– Заткни глотку! – огрызнулся Габбет. – И вообще, хватит болтать попусту. Уж если мы задумали дело, так надо сейчас и решать.

– А зачем сейчас? – спросил Лентяй. – Джек болен, а девка без него и пальцем не пошевельнет.

– О том и речь, – подтвердил Габбет.

– Ох вы, дружки! – начал Ворон. – Христианские вы души! Природа наградила вас твердыми черепками, но, видать, она забыла их кое-чем наполнить. Слушайте меня: сейчас и наступило время. Джек в лазарете. Ну и что? Тем хуже для Джека. Я правильно говорю? А уж если он скиснет, то мне думается, что и девка его пальцем не шевельнет. Ведь это все для него, а не ради нас она виляет хвостом. Я правильно говорю?

– Будто бы так, – ответил Габбет, однако не очень-то убежденно.