Конечно, я засмеялся, но это не помогло. Она тверда в своем убеждении и смотрит на меня глазами, полными ужаса. Этот ужас, написанный на ее лице, меня озадачивает.

«У вас расстроены нервы, – сказал я. – Вам нужен отдых».

«Да, мои нервы пошаливают, – ответила она с присущей ей искренностью. – У меня предчувствие, что свершится какое-то зло». Мы немного посидели молча, а потом она вдруг вскинула на меня свои большие глаза и спокойно спросила:

– Мистер Норт, какой смертью я умру?

Вопрос показался мне отзвуком моих собственных мыслей – у меня какая-то дурацкая тяга к физиогностике, – и я вздрогнул.

В самом деле, – какая смерть ее ждет? Какую смерть можно встретить с широко открытыми глазами, с полуоткрытым ртом и сдвинув брови, как бы желая удержать быстро тающее мужество? Разумеется, не мирную смерть. Я призвал на помощь свою черную сутану. Я сказал:

«Моя дорогая леди, вам не следует думать о таких вещах. Вы знаете, что смерть – это сон. Зачем же предполагать кошмары?»

Она вздохнула, словно очнувшись от минутного оцепенения. Удержавшись от подступающих слез, она овладела собой и перевела разговор на другую тему, затем, найдя предлог, подошла к пианино и заиграла бурный вальс. Думаю, что эта неестественная веселость кончилась истерическим припадком. Потом я услышал, как муж предложил ей нюхательную соль… Он такой человек, который посоветовал бы нюхательную соль и пифии, если бы та обратилась к нему за советом.

26 апреля.

Все сборы закончены, и завтра мы отправляемся. Мистер Паунс с трудом сохраняет свое достоинство. Он, кажется, боится пошевельнуться, чтобы каким-нибудь движением невзначай не растопить лед своей официальности. Узнав, что я и есть «тот самый капеллан», он воздержался от более короткого знакомства со мной. Мое самолюбие задето, но мое терпение не будет подвергаться испытанию. Вопрос: что предпочло бы большинство: оставаться неизвестным людям, облеченным властью, или же изнывать от скуки в их обществе? Джеймс Норт отказывается отвечать на этот вопрос.

Я простился со своими друзьями и, вспоминая о приятных часах, проведенных с ними, загрустил. Вряд ли эти часы повторятся в будущем. Я чувствую себя бродягой, допущенным на неделю к уютному домашнему камельку, а затем снова выброшенным на сырые и ветреные улицы, которые кажутся ему теперь еще более холодными, чем прежде. Как бишь звучат эти строки, которые я написал в ее альбом?

Да, вот эти строчки. В них больше правды, чем ей могло показаться. И все-таки – с чего это я расчувствовался? Можно подумать: «Что за нытик этот Норт!»

Итак, все кончено. Теперь – на остров Норфолк, в мое чистилище!

Пропавший сын Ричарда Дивайна вернулся в Англию и заявил свои права на имя и состояние отца. Иначе говоря, Джон Рекс успешно выполнил свой дерзкий замысел, присвоив права одного из своих собратьев по каторге.

Покуривая сигару в своей холостяцкой квартире или размышляя о предстоящих скачках, Джон Рекс не переставал удивляться, с какой непонятной легкостью он осуществил свой, казалось бы, немыслимый план. После прибытия в Сидней на корабле, посланном Сарой для его спасения, он вновь почувствовал себя подневольным человеком, связанным узами не менее ненавистными, чем те, от которых он избавился, – узами вынужденного брака с нелюбимой женщиной. Смерть одного из приписанных к ней слуг-арестантов, удачно совпавшая с возвращением Рекса, позволила Саре Пэрфой поселить беглого каторжника в комнате слуги. В числе странных обычаев, сложившихся волею обстоятельств в ту пору в Новом Южном Уэльсе, были довольно-таки частые браки между слугами из арестантов и свободными поселенцами. Поэтому, когда пронесся слух, что миссис Пэрфой, вдова капитана с китобойного судна, вышла замуж за мистера Джона Карра, своего кладовщика, высланного за растрату и еще не отбывшего последних двух лет своего срока, никто не выразил удивления. А когда год спустя Джон Карр вдруг расцвел на глазах у всех как «expiree»,[16] обладающий прекрасной женой, солидным состоянием, вокруг него стало увиваться множество людей, которые могли бы сделать его жизнь в Австралии весьма приятной. Но Джон Рекс не собирался задерживаться здесь более, чем это требовала необходимость, он неустанно искал возможность удрать из этой второй тюрьмы. Долгое время все его старания были безуспешны. Как бы сильно Сара Пэрфой ни любила этого негодяя, она не стеснялась говорить ему, что она купила его и считает его своей собственностью. Он знал, что если он попытается высвободиться из брачных пут, женщина, столь многим рисковавшая ради его спасения, не поколеблется отдать его в руки властей, сообщив им о том, что преждевременная смерть Джона Карра позволила ей дать имя и работу Джону Рексу, беглому каторжнику. Когда-то он еще надеялся, что Сара, будучи его женой, не станет давать против него показания и потому она ему не опасна. Но она пригрозила ему, напомнив, что стоит ей только сказать одно слово Бланту – и этого будет вполне достаточно.

– Я знаю, Джон, что ты меня больше не любишь, – сказала она с каким-то зловещим спокойствием. – Но твоя жизнь в моих руках, если ты меня бросишь, я отправлю тебя на виселицу.

Напрасно он злился и бесновался в своем тайном стремлении освободиться от нее. Он был связан по рукам и ногам. Сара распоряжалась всеми деньгами, и, благодаря ее предприимчивости, а также уму, эта сумма более чем удвоилась. Она была всесильна, и ему оставалось ждать либо ее смерти, либо какого- нибудь счастливого случая, который избавит его от нее, и тогда, пользуясь свободой, он сможет осуществить свой хитроумный план, который он так долго вынашивал. «Вот отделаюсь от нее, – думал он, разъезжая по ферме, номинальным владельцем которой он являлся, – дальше все будет просто. Я вернусь в Англию, сочиню какую-нибудь подходящую историйку о кораблекрушении, и моя ненаглядная матушка, с которой я был так долго в разлуке, примет меня с распростертыми объятиями, и Ричард Дивайн получит все, что ему причитается».

Но избавиться от нее было не так-то просто. Дважды он пытался удрать из своего плена и дважды был водворен обратно.

– Я купила тебя, Джон, – смеясь, говорила его сообщница, – и ты от меня не уйдешь, Неужели тебе мало всех этих удобств? Когда-то ты довольствовался меньшим. И я не так уж безобразна и отвратительна.