Фандора.

— Что за ерунду ты несешь? — отозвался он.

Но на Фандора не произвел ни малейшего впечатления разъяренный вид полицейского.

— Мне думается, — продолжал он, — что в те минувшие дни добрые люди, прежде чем рассуждать о курице, несущей золотые яйца, взялись сперва выяснить, существует ли такая курица на деле.

Жюв хранил молчание. Фандор продолжал:

— А если они этого не сделали, значит, разыграли из себя круглых дураков…

— Ей-богу, — прервал его Жюв, — ты окончательно спятил, бедный мой Фандор.

Но Фандор, сохраняя полное спокойствие, добавил к сказанному:

— Между тем, дорогой Жюв, я смею утверждать, что ни вас, ни меня нельзя причислить к круглым дуракам…

— И что же из этого следует?

— Из этого следует, ч;о прежде чем рассуждать об огнях, увиденных в воде…

В ответ на это Жюв поднялся и недовольным тоном сказал:

— Ах, да, правда! Еще и это! Ей-богу, я совсем позабыл! Огни под водой! Префектура требует, чтоб я составил об этом донесение, вот досада-то, я бы предпочел отправиться завтра в «Пари-Галери».

Фандор поднялся в свою очередь:

— Правильно, — сказал он, — вот вы и пойдете в «Пари-Галери», Жюв, а я поброжу по набережным, расспрошу людей, прочищу мозги свидетелям, — словом, постараюсь раздобыть интересные сведения. Устраивает вас это, Жюв?

— Черт побери, ты меня здорово выручишь!

И тогда Жюв и Фандор улеглись спать.

На следующее утро Жюв пошел в «Пари-Галери»; что касается Фандора, то он сперва отправился в редакцию своей бывшей газеты «Ла Капиталь», чтобы восстановить старые связи перед возвращением на работу, а в девять часов вечера оказался на набережной.

Настроение у него было не блестящее — уже целый час бродил он по набережным, а расследование не сдвинулось ни на шаг.

Огней он не увидел, и это его не расстроило, так как в глубине души он не очень-то верил в их существование, но хуже было то, что не удалось спросить ни одного прохожего.

«До чего же глупо, — думал Фандор, — вот так шляться в девять часов вечера по набережной; скорее всего я так ни черта и не увижу, а уж что касается прохожих — ищи ветра в поле! Опять новость! Только компота мне недоставало!»

На красочном языке Фандора под «компотом» подразумевалось ни что иное, как дождь. Погода хмурилась весь день, тяжелые тучи застилали небо и, спустившись еще ниже, разразились наконец грозовым ливнем, который безжалостно хлестал по мостовой, не оставляя никакой надежды, что скоро прекратится.

Фандор пустился бегом в обратный путь по мосту Пти-Пон, надеясь добраться до какой-нибудь подворотни, где сможет укрыться.

— Тысяча чертей! — бормотал он. — Вот сволочная погодка… Веди тут расследование, когда льет как из ведра…

Фандор повернул на улицу Лагарп, все еще рассчитывая отыскать подворотню, но внезапно замер на месте, позабыв про дождь, и захохотал во все горло: его обогнал некий экипаж, поистине заслуживающий внимания.

Экипаж этот представлял собой тачку, которую тащил ослик, щеголявший, невзирая на поздний час, в огромной соломенной шляпе, из тех, что плетут по заказу Общества защиты животных на горе лошадям, а по мнению Общества — им на благо. На тачку была навалена груда ветоши, предназначенная, очевидно, для старьевщика; на ней в беспорядке громоздилась старая ломаная мебель, а на этом шатком возу сидел, с трудом удерживая равновесие, презабавный человечек: на плечах его красовалась церковная риза, защищавшая его от ливня и, видимо, с той же целью на голову была напялена жандармская треуголка. Впрочем, человечек этот пребывал в отличнейшем настроении и, подбадривая лихими ударами кнута ленивого осла, распевал во все горло отчаянно фальшивя и исказив мотив до неузнаваемости, любовный романс:

Потешаясь вовсю, Фандор рассматривал ослика, тачку и певца.

Улица Лагарп, начисто промытая грозовым ливнем, насквозь продутая ветром, была совершенно пустынна.

Ослик, не обращая никакого внимания на удары кнута, с философским спокойствием брел мелкими шажками, а хозяин его распевал все громче и громче.

«Ах, парижская улица, — думал Фандор. — Каких только забавных, неожиданных зрелищ тут ни насмотришься!»

Но когда диковинный экипаж поравнялся с журналистом, тот нахмурился и прошептал, уставясь на жандарма в ризе:

— Ей-богу, я не ошибся… это же он… — И громко окликнул возницу. — Бузий! Эй, Бузий!

Певец с удивительной ловкостью натянул вожжи, и злополучный ослик встал как вкопанный.

— Кто позволяет себе произносить мое имя, не предварив его титулом монсеньор?

На этот раз Фандор выругался:

— Нечистая сила! Да он же пьян, бьюсь об заклад!

Между тем, человечек, завидев Фандора, отважно скатился с поклажи, на которой восседал, бросил свой экипаж посреди улицы, пренебрегая всеми правилами уличного движения, и подбежал к Фандору.

— Как, неужели это вы, господин Фандор? Очень рад встрече! А мне как раз выпить захотелось.

Фандор, без какого-либо лицемерия или надменности, дружески пожал руку весельчака Бузия, — да, это был Бузий, старый знакомый, бывший бродяга Бузий.

— Скажите честно, — спросил Фандор, — с чего это вы так обрадовались нашей встрече?

— Так очень выпить захотелось, господин Фандор.

— И вы, стало быть, рассчитываете, что я оплачу вам выпивку, не так ли, Бузий?

— Именно так!

Бузий, по всей видимости, не сомневался в добрых намерениях Фандора.

— Конечно, я предложил бы вам место в моей коляске, — сказал он, указывая на ослика, — но я как раз еду со склада и полностью загружен.

— Со склада, Бузий? Чем же вы теперь занимаетесь?

— Я портной, к вашим услугам, — сказал Бузий, отвесив изысканный поклон. — Портной, виноторговец, скупщик железного лома, ювелир, уличный певец, непременный участник похоронных процессий и квартиросъемщик…

— Вы — квартиросъемщик, Бузий?

Бывший бродяга ответил, расплываясь в блаженной улыбке:

— А как же, а как же, господин Фандор, квартиросъемщик, не хуже всякого другого, не хуже вас, не хуже любого похоронного служителя или любого посла. Снимаю квартиру и оплачиваю в положенный срок. Пойдемте-ка, выпьем по стаканчику за ваш счет у меня в лавочке, это неподалеку, в двух шагах…

И вот уже полчаса как Фандор с Бузием вели беседу, сидя в удивительнейшем каретном сарае, превращенном стараниями Бузия в магазин; сарай этот находился на улице Лагарп, в одном из самых темных и грязных ее уголков, в двух шагах от комиссариата полиции, что очень льстило Бузию, ибо он почитал подобное соседство своего рода свидетельством его благонадежности.

Бузий оказал Фандору торжественный прием в своем жилища и с важностью сообщил ему о