мужчины, они подсаживались к этим столикам, и веселье закипело. Мне объяснили, что эти женщины здесь для того, что бы привлекать иностранцев. Здесь было много офицеров, капитанов с иностранных судов. Эти женщины попали сюда после продажи КВЖД, они говорили по-китайски, по-японски, по-французски, по- английски и, конечно, по-русски и были ценные работники.

В этом году в Москве появились и быстро исчезли какие-то белые не то туфельки, не то спортивные тапочки на каучуке. Это был «шик», но их в Москве невозможно было достать. И перед моим отъездом меня попросили: «Говорят, во Владивостоке их полно. Пожалуйста, купи и пришли нам».

Во Владивостоке мы с Тамарой прошлись по магазинам, там их тоже не было.

— Ты знаешь, мы их достанем на рынке у китайцев, — посоветовала Тамара.

В те годы на окраинах Владивостока были целые поселки, где в аккуратных беленьких уютных домиках, которые называли «фанзами», жили китайцы, занимались они рыболовством, огородничеством, а в основном торговали контрабандой.

Меня поразило множество китайцев, корейцев, которые, бегая рысью по кривым горным улицам города, развозили багаж на высоких с большими колесами тележках. Одеты они были в робы из когда-то белого, а сейчас цвета дорожной пыли материала. Они все делали с абсолютно ничего не выражающими лицами. На рынке их было тоже полно, торговали здесь в основном китайцы.

Во Владивостоке в это время были также открыты «коммерческие» магазины, в которых по повышенным ценам можно было купить различные продукты. Запомнились мне красиво убранные вино- водочные магазины и гастрономы, почти такие, как я их помнила с периода НЭПа.

Что это был за рынок! Я в жизни ничего подобного не видела. Он буквально ломился от всевозможных продуктов: от каких-то экзотических рыб до каких-то незнакомых мне овощей, и какой только рухляди там не было! Тьма-тьмущая всяких, совершенно незнакомых мне, безделушек и масса заграничных перламутровых пуговиц, погоня за которыми в те годы была тоже одной из слабостей наших московских обшивавших себя дам.

Там можно было достать все: китайский шелк, китайский, японский фарфор, ковры, картины со всего света. Среди массы народа с таинственным видом медленно прохаживались морячки и как бы невзначай напевали себе под нос: «О, где же ты, мой маленький креольчик»… или «В бананово-лимонном Сингапуре»… И сразу же можно было догадаться, что у него под бушлатом были спрятаны патефонные пластинки Вертинского, Лещенко и другие, очень в то время популярные и немного запретные. Все эти товары были привезены контрабандой и продавались из-под полы за «бешеные» деньги, от трехсот до пятисот рублей и выше.

Но те, кто имел их, заигрывали просто до дыр, и всегда могли быть уверены, что скучать их друзья не оставят. Мы уговорили Глеба приобрести три такие пластинки Вертинского, Лещенко, и, кажется Семенова, за умопомрачительные деньги и долго бродили по рынку в поисках наших волшебных черевичек, но так и не нашли.

Тогда Тамара обратилась к сидящим здесь китайцам, занимающимся чисткой обуви. Один из них откликнулся:

— Моя мозить достать, васа плиходить в сесть возле китайский ресторан, моя будет здать.

В условленное время мы с Тамарой были у ресторана. На улице сидел наш чистильщик с невозмутимым видом китайского божка. Но, увидев нас, он быстро собрал свои вещички, встал и пошел. Мы догнали его:

— Ну как же, ходя, где наши туфли?

Он завернул за угол:

— Васа идет за мной, моя пойдет к зене. У нее две пали васа.

Китаец шел, поворачивая из одного переулка в другой, а мы шли за ним. Наконец мы вошли в какой-то длинный коридор. Неприятный тяжелый запах. Китаец открыл низенькую дверь и пропустил нас в небольшую полуосвещенную комнатку. Указав на два покосившихся стула, предложил нам сесть, а сам исчез. Мы, удивленно озираясь, брезгливо присели и, взглянув друг на друга, расхохотались. Вначале нам было смешно от своей авантюры, но время шло, а наш китаец не показывался, как в воду провалился, и нам стало скучно и даже немного страшновато.

— Ты знаешь, — спрашиваю Тамару, — где мы находимся и как выбраться из этого чертового гнезда?

— Ей-богу, — ответила Тамара, — сколько лет живу во Владивостоке, а о существовании таких пещер и не подозревала.

— Давай-ка, попробуем выбраться на свет божий, а там дорогу найдем.

Но не тут-то было, как мы ни старались, а дверь не поддавалась нашим усилиям. Здесь, честно признаюсь, все мужество нас покинуло.

— Что делать, куда «ходя» нас завел? — шептала испуганно Тамара. — Да и мы тоже дурака сваляли, пошли за ним.

По левую сторону комнаты я увидела дверь, она легко открылась, и мы очутились в такой же, но более светлой комнате. Обрадовавшись тому, что дверь легко открылась, мы смелее открыли следующую, нашим глазам предстала жуткая картина: в комнате было человек десять-пятнадцать, дым коромыслом, тот же удушливый запах, который царил и во всех других помещениях. Мы рванулись обратно, крепко прихлопнув дверь. Куда бежать? Но в это время дверь отворилась, в комнату вошел молодой человек лет двадцати пяти. Мы с Тамарой прижались к двери и смотрели на него с ужасом. Молодой человек улыбнулся и очень приятным голосом спросил:

— Вы-то как сюда попали?

Я ему объяснила и попросила вывести нас. Он охотно согласился, и, к нашему удивлению, у него все двери открывались легко и без труда. Оказывается, здесь были просто какие-то замысловатые щеколды, и мы не знали, как ими пользоваться.

Когда мы уже шли по широкому освещенному ярким солнцем проспекту, мы внимательно начали разглядывать нашего спасителя. Это был высокий, широкоплечий, с хорошим открытым лицом молодой человек. Каштановые волосы непокорно падали на его высокий лоб, большие карие глаза были печальны, но нам сразу стало весело, и мы наперебой начали благодарить своего избавителя.

Наш спаситель вдруг остановился и громко, даже испугав нас, спросил:

— А тапочки-то как?

— Аллах с ними, с тапочками, вся история поинтересней тапочек будет.

— Ну, вот я вас и вывел, а теперь мне можно вас покинуть? — полувопросительно сказал он.

— Нет, уж нет, пойдемте с нами, попросили мы, и расскажите нам все-таки, где мы были.

— Много знать будете, рано состаритесь, — отшутился он. — Пожалуй, я пойду.

— Нет уж, никуда вы не пойдете, — настаивали мы. — Пойдемте с нами в парк, а туда вы всегда успеете.

Он поднес руку к вискам, потер их пальцами и, махнув решительно рукой, произнес:

— Пойдемте. А знаете, где вы были? — спросил теперь нас наш спутник.

Мы ответили, что понятия не имеем.

— В опиокурильне, — сказал он. И столько горечи было в этих словах, что нам даже жалко стало его.

Тамара только удивленно пролепетала, что никогда не думала, что что-то подобное вообще может здесь существовать.

Через несколько кварталов мы очутились у городского парка. У входа толпился народ, среди них было много военных, преимущественно моряки — в белых рубашках с огромными синими воротниками, в брюках клеш и бескозырках, лихо надвинутых почти на переносицу. Здесь же прогуливались барышни, искоса поглядывая на моряков, и, стыдливо отворачиваясь, потихоньку хихикали.

Играла музыка, мы быстро вышли из шумной толпы и пошли к самому возвышенному месту парка,