наш советский пароход «Балхаш». Расставание было очень тяжелое не только для Володюшки, но и для нас. Обрывалась последняя ниточка, когда мы еще стояли на палубе нашего парохода, мы как будто еще держались на своей земле. Сойдя с парохода, мы потеряли нашу почву под ногами и оставались одни в этом огромном, незнакомом, чужом океане.

В гостинице мы старались успокоить Володюшку.

— Вовочка мы тебе купим велосипед, купим машину с педалями!

Боже, чего мы только не «купили» ему в этот день, но он молча, сжав колени руками и положив на них голову, глядел не отрываясь из окна в море.

Это не был каприз, это была глубокая печаль и тоска о покинутом корабле, знакомых, милых людях, с которыми он провел всю дорогу и был всеобщим любимцем. Спал он нервно, все время вздрагивал и всхлипывал во сне. И когда я рано утром, часов в пять, открыла глаза, то увидела его опять во вчерашней позе, сидящим на подоконнике.

— Мамочка, вернемся туда… Я хочу к бабушке, к Жене, к Боре, ведь здесь нас все равно никто не понимает.

— Успокойся Володюшка, как только пароход вернется…

— Тогда можно, мама, я буду здесь ждать?

Его не соблазнили прогулка, его любимые фрукты. Даже арбуз лежал нетронутым. И вдруг он счастливый и радостный бросился ко мне и закричал с восторгом:

— Мамочка, мама, я вижу «Балхаш», наш «Балхаш» идет сюда!

— Успокойся, Володя, пойдем гулять.

— Нет, мама, посмотри, я не вру, это мачта нашего «Балхаша»!

Действительно, в далеком тумане, среди леса мачт я увидела силуэт приближавшегося к этому берегу парохода.

— Может быть, это американский?

— Нет, мама, правда… какая ты невнимательная, — обиделся он за свой любимый пароход. — Я по мачтам его узнал, пойдем к берегу, ты убедишься, что я прав.

А когда к нам в номер вошел Павел Федорович, капитан нашего парохода, то Володя, сквозь слезы смеясь от счастья, повис у него на шее.

Павел Федорович провел с нами почти весь день. В зоопарке, куда мы поехали гулять все вместе, Володя крепко держал его за руку, стараясь добиться от него честного слова, что он не оставит его и не уйдет один во Владивосток. Ни слоны, ни львы, ни тигры его в этот день не интересовали. Он равнодушно смотрел на купающихся в бассейне среди зеленой лужайки ребятишек, где с большим восторгом плескалась уже Ляля.

— Эти лужи только для девчонок годятся, — заявил он на предложение тоже поплескаться.

Дочь же ко всей новой обстановке относилась спокойно и рассудительно и, признаюсь, удивила меня, когда сказала мне:

— Знаешь, мама, по разговору в Москве я думала, что Америка лучше.

Прочитав книгу Джема Вилларда Шульца «В Скалистых горах», она также с нетерпением ждала встречи с настоящим индейцем. Она пыталась даже успокоить Володю, что прежде нужно посмотреть настоящего индейца, а потом уехать из Америки.

Наш капитан Павел Федорович ужасно мучился, не зная, как уйти на пароход, чтобы не огорчить Володю, и когда он пообещал, что подождет Володю на пароходе и без него не уплывет, Володя со слезами, но поверил. Нам было также тяжело расставаться с ним.

Прогуливаясь по городу, я с захватывающим интересом смотрела на кинорекламу. Мне бросилась в глаза огромная разница, как представляют в этой области искусства женщину у нас в СССР и в Америке. У нас вы видите женщин, пасущих овец, убирающих урожай в колхозе, управляющих трактором, стоящих у доменных печей, летающих на самолетах и спускающихся на парашютах. Здесь их изображали изящными и женственными.

Но, не скрою, я смотрела на них с недоумением, с сожалением и даже немножко с презрением.

Наконец, просмотрев всю рекламу, мы решили с Кирой вечером посмотреть совершенно незнакомый нам жанр — мистическое кино. Таких вещей я в жизни не видала. Не помню уже название картины, но только помню, что в ту минуту, когда в темную ночь из могилы вылез человек с крыльями летучей мыши, головой вампира и готовился к уничтожению своей очередной жертвы, мне стало вдруг страшно за спящих в гостинице детей. И схватив мужа за руку, я быстро выбежала из кино. Какие мы дураки — в чужом городе, в гостинице, оставили детей одних.

Тишина и безмятежный сон наших детей быстро отрезвили нас, и мы, взглянув друг на друга, расхохотались.

— Тьфу ты черт, ну и картинка, мне даже не по себе стало, — смущенно оправдывался Кирилл.

Первые дни мы ходили, вечно оглядываясь и стараясь в каждом человеке распознать шпиона. Стоило кому-нибудь более, чем нужно, задержать свой взгляд, как мы уже решали — вот это и есть тот самый, который должен следить за нами.

Через некоторое время нам показалось, что нашей персоной не столь сильно интересуются американцы. Никаких гидов нам не навязывали, никаких маршрутов нам никто не указывал. И мы решили, что бояться здесь нам, может быть, нужно своих же, русских.

В магазине, который нам рекомендовали наши, мы познакомились с дамой, служившей там переводчицей. Она очень понравилась детям — приветливая. Видно, и дети понравились ей. Она много рассказывала им о парках, музеях. Приглашала нас в гости. Обещала показать дом, где они живут, университет, который окончила ее дочь.

— Мамочка, почему ты отказываешься к ней пойти, ведь она так просит, — спрашивали дети.

Как я могла им объяснить, что я боюсь — а вдруг она по заданию советского консульства хочет нас спровоцировать. Донесет, что мы так просто согласились к ней зайти, и тогда нас могут, не дав доехать до Мексики, тем же пароходом отправить обратно.

— Как ты думаешь, может она быть советским шпионом? — спрашивала я у Кирилла. — Откровенно говоря, я очень хочу зайти к ней.

— Кто ее знает, лучше быть осторожней, — ответил Кира.

Но любопытство взяло верх. Желание увидеть, как живут здесь, в Америке, заставило меня накануне отъезда из Сиэтла принять приглашение и пойти к ней на обед.

Подкупила она нас тем, что угадала наши сомнения:

— Я знаю, что советским не очень разрешается общаться с иностранцами, заходить в частные дома. Но, право, я была бы счастлива, если бы вы зашли к нам.

Мы решили встретиться с ней в парке. Здесь мы встретили ее мужа и дочь. Эта молодая девушка на фоне пышной зелени парка показалась мне красавицей. Добродушный папа растянулся на зеленом ковре и рассказывал детям что-то занимательное. Они с восторгом слушали его.

Какая чистота, сколько цветов! А главное — зелень, по которой народ свободно ходил, лежал, и нигде ни одного объявления «по траве ходить запрещается».

Я вспомнила наш Парк им. Горького. В этот парк мы часто ходили, и не только для того, чтобы погулять, а также, постояв в очереди, купить килограмм яблок или сосисок. По траве там нельзя было ходить.

Тишина, чистота, зелень, цветы… Океан, голубое небо. И я вспомнила рассказы наших бабушек о рае. Милые, милые бабушки умерли… Попали ли они в тот рай, о котором мечтали всю свою земную, тяжелую жизнь? Или это только была мечта, облегчавшая их земное существование.

А вот мне казалось, я увидела рай. С золотыми яблоками, с райскими птицами и белыми лебедями. Все здесь есть, и живут в этом раю люди, простые смертные люди. Не чудо ли это?

Милые, родные… Если бы вы видели, как здесь красиво, я, наверное, не слышала бы так часто из