прошипел:

– Так это ты ее прихватила?

– Кого… ее?.. – пролепетала женщина слабым голосом, чувствуя, как по всему телу разливается волна отвратительной слабости.

– Ты дурочку не валяй! – шипел злодей, сверля ее холодными пронзительными глазами. – Ты признавайся – взяла?

– Вы про кастрюльку? – забормотала Анна Павловна. – Да я ее и унести-то не успела, она в прихожей лежит… ежели она вам нужна, так пожалуйста, я не возражаю…

– Еще бы ты, жаба, возражала! – рявкнул бритоголовый, и тут же спохватился. – Какая, к черту, кастрюлька? На черта мне твоя кастрюлька? Я тебя разве про кастрюльку спрашиваю?

– А… про что? – растерянно пролепетала женщина. – Кроме кастрюльки, я ничего… никогда…

Глаза злодея проникали в самую ее душу, и Анна Павловна выложила последнее:

– Ну, еще чайник… такой чайник красивый, светящийся, но если вам нужно…

– Какой чайник?! – злодей склонился над трясущейся женщиной и грозно скрипнул зубами. – Я тебя последний раз спрашиваю – где она?

– Да кто же она-то?

– Шкатулка! – Произнеся это слово, бритоголовый на мгновение изменился, как будто из-под надетой на него страшной маски внезапно выглянуло настоящее живое лицо.

– Шкатулка? – удивленно переспросила Анна Павловна. – Это какая же шкатулка?

– Не знаешь, какая? – выдохнул злодей, и лицо его стало прежним, страшным и непроницаемым, как маска. – Ты тут бесконечно ошивалась, высматривала и вынюхивала! Ты тут все знаешь – а про шкатулку спрашиваешь?

– Не… не знаю ни про какую шкатулку! – заверещала Анна Павловна, совершенно обмякнув, как спущенный воздушный шарик, и не сводя глаз со страшного незнакомца. – Чем хотите, поклянусь, что не знаю!

– Похоже, что и правда не знаешь… – неожиданно согласился тот.

– Не знаю, не знаю… – обрадовалась женщина.

– Ну, раз не знаешь… – Бритоголовый полез в карман, и вдруг Анне Павловне стало так страшно, как никогда в жизни.

Она поняла, что больше не нужна и не интересна страшному незнакомцу и он поступит с ней так, как она сама поступает со всяким ненужным хламом.

– Обождите, обождите… – забормотала она. – Я вам скажу, кто мог взять ту шкатулочку…

– Ты же только что говорила, что ничего про нее не знаешь? – недоверчиво процедил бритоголовый, однако руку из кармана вытащил.

– А я догадалась, – Анна Павловна понизила голос, – я, значит, подумала и догадалась…

– Ты, значит, думать умеешь? – процедил злодей насмешливо. – Полезное качество! Ну, так говори, о чем ты там догадалась!

– Я скажу, я все скажу, я непременно скажу! Только вы уж… того… не обидите меня? Я женщина слабая, беззащитная, меня обидеть ничего не стоит!

– Да кто тебя обидит, тот трех дней не проживет! Ладно, не обижу, только уж говори скорей!

– К нему, значит, к Илье Васильевичу, – затараторила соседка, – Лариса ходила, сестра медицинская, уколы ему делала. Так вот она и прихватила ту шкатулочку… точно она!

– Ты уверена? – с сомнением переспросил бритоголовый.

– Точно она! – повторила Анна Павловна. – Она к нему за день до смерти приходила, то есть буквально накануне. Так вот, когда пришла – ничего при ней не было, а когда уходила – такой большой пакет несла… точно говорю, в самый тот день прихватила она вашу шкатулочку! Ну, до чего же бессовестные люди попадаются!

– Откуда ты все это знаешь, насчет того, что она несла? – уточнил злодей.

– А я через глазок смотрела! А потом с ней на лестнице говорила! – гордо заявила соседка и с интересом осведомилась: – А что, дорогая шкатулочка-то?

– Дорогая, – мрачно подтвердил мужчина.

– Нет, но все же до чего бывают люди бессовестные! – повторила Анна Павловна и осторожно отступила к двери.

– Это точно! А куда это ты собралась? – Бритоголовый одной рукой снова ухватил ее за воротник, а другой вытащил из кармана шелковый шнурок.

– Я… домой… у меня там суп варится…

Злодей облизнул сухие узкие губы и ловким движением набросил на шею женщине шнурок.

– Вы же… вы же обещали, что не обидите меня… – забормотала Анна Павловна, трясясь от ужаса.

– Я передумал! – и он резко затянул шнурок на морщинистой шее старухи.

Корабль подошел к пристани. Расторопные любекские матросы перекинули на берег сходни, вперед по ним прошли слуги царевны, потом четверо крепких молодцов перенесли саму Софью в золоченых носилках.

Царевна молчала, лицо ее было бледно и неподвижно.

Все одиннадцать дней плаванья из Любека в Колывань ее мучила морская болезнь.

Это было странно – ведь ей в прежние времена часто приходилось плавать на кораблях отца, на быстрых многовесельных генуэзских галерах с веселыми черноглазыми матросами. Но то было другое море, вернее, другие моря – густо-зеленое Адриатическое, бирюзовое Тирренское, небесно-синее Средиземное. Веселый ветер гнал по волнам кудрявых пенных барашков, срывал с них клочья пены, бросал в лицо. За кораблем следовали резвые любопытные дельфины, полуденное солнце посылало с небес свои горячие ласковые лучи. Здесь же и море, и небо были мрачными, свинцово-серого оттенка, жестокий ветер нещадно швырял тупоносую любекскую шхуну, как собака швыряет обглоданную кость. Немецкие моряки ходили вперевалку мрачные, озабоченные, переговаривались на своем лающем наречии, от них разило пивом и чесноком.

Служанка Милана то и дело меняла госпоже пропитанную уксусом головную повязку, но это помогало на минуту-другую, не больше.

Зоя не находила себе места, она молилась Пресвятой Богородице и святым Косимо и Дамиано, и десятый раз спрашивала господина Димитрия, знатного грека из своей свиты, отчего нельзя было совершить путешествие посуху. И Димитрий десятый раз, с неисчерпаемым терпением истинного царедворца, напоминал ей, что Полония, через которую лежит сухопутный маршрут в Россию, находится сейчас в конфликте с мужем высокородной принцессы Великим князем Московским Джиованни, и путь через нее может быть небезопасен.

Но вот наконец ужасное путешествие подошло к концу.

Носилки царевны пронесли по пристани. Она отдернула занавеску, взглянула на гавань, на теснящиеся у причалов ганзейские корабли, на суетящихся купцов. С ее корабля сгружали тяжелые сундуки с приданым – с одеждой и уборами, с посудой и утварью, а более всего – с книгами, вывезенными отцом из Константинополя…

На берегу толпились местные жители – немецкие купцы, важные и дородные, простолюдины – эсты, надеющиеся заработать пару грошей на разгрузке кораблей.

В этой толпе Зоя увидела смутно знакомое лицо – бритая голова, глубоко запавшие темные глаза, пристальный горячий взгляд… где-то она видела этого человека…

Зоя почувствовала смутное беспокойство, но странный незнакомец смешался с толпой, исчез.

Зоя с любопытством оглядывала Колывань, небольшой ганзейский город, который иначе именуют Ревелем или Таллинном – узкие улочки, мрачные дома с серыми стенами и маленькими подслеповатыми окошками, высокие шпили церквей. К кортежу заморской принцессы то и дело подбегали нищие, увечные, горбатые, хвастались своими язвами и уродствами, тянули руки за подаянием. Господин Димитрий, ехавший верхом рядом с носилками принцессы, бросал им несколько грошей, и нищие возились в грязи, отнимая друг у друга добычу.

Наконец кортеж прибыл на постоялый двор, расположенный подле доминиканского монастыря. Зоя вышла из носилок, прошла в отведенные ей покои. Служанки помогли ей переодеться, заглянул слуга