Барон знал, что волки трусоваты и редко нападают на сильного противника, а в его отряде, не считая возчиков, было полтора десятка опытных кавалеристов, все они были хорошо вооружены. Кроме того, продолжалась еще поздняя осень, хищники не успели оголодать. Да голод и не грозил им этой зимой: волки следовали за отступающими французами, и им доставались брошенные, издохшие от голода и усталости лошади.

Зато барон очень боялся других зверей – двуногих.

Вслед за отступающей Великой Армией шли не только волки – вслед за ней двигались партизаны: легкие, мобильные отряды, созданные русскими из регулярных кавалеристов и казаков. Они появлялись внезапно, как призраки, из густого леса, из ночной тьмы, из тоскливого пространства предзимней равнины и так же внезапно исчезали, нанося отступающей армии огромный урон. Как волки, преследующие раненого лося, они наскакивали, отхватывали кусок живого мяса и скрывались, прежде чем им успевали нанести ответный удар. От этих внезапных, неожиданных наскоков армия теряла больше солдат, чем в открытом сражении. Но даже больше, чем человеческие потери, наносил армии урон тот постоянный страх, в котором партизаны держали отступающих.

Кроме партизанских отрядов, французскую армию преследовали полудикие банды местных крестьян, вооруженных кольями и вилами, топорами и самодельными пиками. А больше того – ненавистью к чужеземцам, к захватчикам. И еще… еще их вела возможность пограбить французские обозы. Ценности, награбленные французами в захваченной Москве, повторно меняли владельцев, оседая в избах и сараях окрестных мужиков.

Эти банды были не так мобильны, как отряды кавалеристов и казаков, но более жестоки. Кроме того, крестьяне хорошо знали местность и бесследно исчезали после нападения.

Конечно, такие крестьянские отряды не вызывали опасения у больших французских частей, но для таких маленьких групп, как та, которую возглавлял барон, они представляли смертельную опасность.

Барон прислушался.

Сквозь гул ветра и волчий вой он расслышал еще один звук – тот, который ни с чем не спутает опытный солдат, прошедший через десятки сражений.

К ним приближался кавалерийский отряд. Стук копыт почти не был слышен – партизаны перед атакой обматывали копыта лошадей тряпками, – но кавалеристов выдавали едва заметное колебание почвы, треск кустов, приглушенное ржание.

– Спешиться! – приказал барон своим кавалеристам.

Они подчинились быстро и беспрекословно, зная, что от расторопности и дисциплины зависит их жизнь. Все они были вооружены короткими карабинами и тяжелыми палашами. Палаш – отличное оружие в конной схватке, но здесь, в глухом лесу, барон больше полагался на карабины. К счастью, они находились сейчас на большой поляне, от леса их отделяло метров пятьдесят открытого пространства.

– Приготовиться! – скомандовал он вполголоса.

Возницы торопливо разворачивали повозки с трофеями, создавая из них линию укреплений, выпрягали лошадей, отводили их назад, под защиту солдат. Барон велел возчикам держаться в стороне и беречь лошадей, затем осмотрел свой небольшой отряд, приказал занять позицию и приготовиться к бою.

Кусты внезапно раздвинулись, и на поляну вырвался из леса конный отряд. Здесь были и гусары в нарядных ментиках, и драгуны в зеленых мундирах, и несколько казаков в мохнатых шапках. Партизаны мчались в полном безмолвии, как привидения. Казалось, что их очень много, но барон быстро прикинул, что на них несется отряд человек в двадцать. Конечно, это все равно много, но одно преимущество все же есть – французы находятся в укрытии. И еще… партизаны вырвались из леса плотной массой и еще не успели как следует перестроиться для атаки.

– Выжидать… – скомандовал барон тихо и отчетливо. – Держать на мушке!

Он уже видел лица нападающих – холодное, решительное лицо мчащегося впереди драгунского ротмистра, бороду пожилого казака…

– Сабли наголо! – прокричал ротмистр резко и страшно. От конников до французских повозок оставалось метров пятнадцать.

– Огонь! – в ту же секунду выкрикнул барон.

Карабины дружно прогрохотали, передние кавалеристы попадали наземь, на всем скаку слетая с лошадей, валясь на мерзлую землю, как спелые колосья. Задние налетели на них, лошади вставали на дыбы, хрипели, сбрасывали всадников.

Фон Армист увидел лицо ротмистра, страшно изуродованное пулей, в следующую секунду тот свалился с седла под копыта собственной лошади. Бородатый казак перемахнул через повозку, взмахнул шашкой, едва не надвое разрубив молодого прусского офицера. Барон вскочил, ткнул в бок казаку штыком. Тот заревел, как раненый медведь, развернулся к барону, поднял окровавленную шашку… но тут сзади в него воткнулся еще один штык, и казак, выпучив глаза, свалился с лошади.

Солдаты барона торопливо перезаряжали карабины.

Еще одна лошадь перескочила через баррикаду, барон повернулся к ней, вскинул ружье, но тут же разглядел, что на ней нет всадника, и отскочил в сторону.

Конная атака захлебнулась, но через баррикаду уже перебирались спешившиеся партизаны, размахивали саблями, целились из тяжелых пистолетов.

– Залп! – прохрипел барон и первым выпалил в молодого гусара с безумными, словно пьяными, глазами.

На этот раз залп французов был не таким дружным, но и он выбил из рядов нападающих несколько человек.

А затем начался ад – завязалась рукопашная схватка.

Все смешалось. В этом аду только с большим трудом удавалось отличить своих от чужих. В воздухе мелькали палаши и сабли, шашки и тесаки. Изредка раздавался пистолетный выстрел, но не это решало дело. Барон увидел здоровенного детину, возчика из нормандских крестьян – он нарушил приказ, ввязался в драку и теперь размахивал огромной дубиной, отбиваясь от трех партизан. Одному проломил голову, но тут на него навалился здоровенный казак, и оба покатились по земле.

Барон выбрал нового противника – рослого немолодого драгуна.

Перезаряжать карабин было некогда, и он двинулся навстречу драгуну, размахивая палашом.

Тесак драгуна взмыл вверх, тускло сверкнул, опускаясь прямо на голову фон Армиста. В последнее мгновение барон успел отбить удар своим палашом, отскочил в сторону и ударил сам, прежде чем драгун успел подготовиться. Палаш рассек плечо драгуна, кровь хлынула темным потоком, партизан покачнулся и упал в грязь…

И вдруг наступила тишина.

Барон снова поднял свой палаш, огляделся в поисках нового противника и вдруг понял, что сражаться больше не с кем.

Несколько раненых стонало на земле, и еще один казак полусидел, привалившись к повозке, и нянчил отрубленную руку.

От французского отряда осталось восемь человек, из возчиков погибли трое. Барон хотел отчитать того возчика, который нарушил приказ, ввязавшись в схватку, но тот лежал мертвый, навалившись на бездыханного казака.

Времени на милосердие не было.

Барон приказал добить раненых – партизан всех, своих – тех, кто не мог идти или ехать верхом. Затем, секунду подумав, приказал все же похоронить своих мертвых, наскоро забросать их землей и сам прочитал короткую молитву над этой неглубокой могилой. Хоронить русских было некогда.

Возчики снова запрягли лошадей, солдаты повскакали в седла, и потрепанный отряд двинулся дальше.