никуда не успеет – ни пешком, ни на метро, ни на вертолете. Все дела автоматически откладываются на завтра.

Отчего он так разозлился сегодня? Нахамил этой, как ее, Вере. Все-таки у человека большое горе, сестру потеряла, а он и слов подходящих не нашел. И вовсе не потому он так злится, что время пропало. Дело тут в другом.

Его слишком тронул рассказ о маленькой девочке, которую, в сущности, бросили родители. Да еще эта Америка.

Его счастье разбилось из-за Америки, он ненавидит эту страну. Несмотря на то что ни разу там не был.

Матвей усмехнулся. Глупо, конечно, страна-то при чем?

Три года у него было, три года семейного счастья. Безоблачного семейного счастья. То есть это тогда он думал, что такая счастливая жизнь продолжится вечно, что всегда после работы его будет встречать Лялькин радостный визг, а по утрам в выходной день он станет просыпаться от царапанья под дверью. Каждый раз Матвей плотно зажмуривал глаза и делал вид, что крепко спит.

Вот Лялька тихонько, стараясь не скрипеть, приоткрывает дверь, вот едва слышные шаги ее босых ножек по ковру, вот она останавливается у кровати с его стороны и задерживает дыхание. Матвей же нарочно похрапывает, чтобы не спугнуть маленькую разбойницу раньше времени. И вот наконец он ощущает на своем лице маленькие ручки и делает вид, что просыпается.

– Кто это тут у меня? – спрашивает Матвей, нарочито громко зевая и не открывая глаз. – Это киска? Или, может, это собачка? Или зайчик? А может, это белочка?

Перечисление зверюшек продолжается довольно долго, и с каждой минутой Лялька повизгивает все громче. Наконец Матвей открывает глаза и делает вид, что страшно удивлен:

– Ой, а это оказывается девочка… Настоящая живая девочка…

Дальше начинаются вопли, прыжки и поцелуи.

Они играли в эту игру часто. Лена притворно сердилась: «Что ты с ней как с младенцем обращаешься? Ей же не два года, а уже седьмой пошел, скоро в школу. А ты с ней сюсюкаешь…»

Все как раз и кончилось в ту осень, когда Ляльке пора было идти в школу.

Матвей тогда замотался с делами, много ездил и не сразу заметил, что с его женой что-то происходит. Впрочем, если бы он заметил это раньше, ничего бы не изменилось.

Так или иначе, одним чудным вечером, когда он боролся со сном на диване в гостиной, Лена вошла в комнату и спокойным голосом сказала, что им нужно серьезно поговорить. Матвей только-только вернулся из трудной деловой поездки, намучился там, утрясая дела, да еще тут без него бизнес пошел не так гладко. Он еле успел поцеловать Ляльку перед сном и без сил повалился на диван. Он так устал, что даже есть не хотелось.

– Что еще придумала… – недовольно заворчал Матвей, – до утра твой разговор подождать не может…

– Не может, – коротко ответила она, – утром ты будешь торопиться и можешь все понять неправильно.

– Делай как знаешь, Ленка, – он подумал, что речь идет о каком-нибудь незначительном хозяйственном вопросе, – ты у меня все можешь решить сама…

И повернулся на другой бок с намерением заснуть, сил не было даже на то, чтобы дойти до спальни.

– Матвей! – закричала она и тряхнула его за плечо. – Проснись немедленно!

Она вообще редко повышала голос, а уж крик ее Матвей слышал раза два за всю свою семейную жизнь. От удивления он открыл глаза и сел на диване.

– Матвей… – голос жены неожиданно дрогнул, – ты только, пожалуйста, пойми меня правильно. Дело в том, что… дело в том, что нам надо развестись.

– Чего? – обалдело спросил он. – Что это ты еще выдумала?

– Ты прекрасно знаешь, что я никогда и ничего не выдумываю, – сухо ответила она, – за три года нашей, с позволения сказать, семейной жизни ты мог это заметить.

Точно, она никогда не врала и не преувеличивала. Не пересказывала ему сплетни про подруг, не говорила с завистью о чужих домах, тряпках и драгоценностях. Но Матвей зацепился за другое.

– Что значит – «с позволения сказать, семейной жизни»? – встрепенулся он. – Что ты имеешь в виду? Тебе не нравится наша семейная жизнь?

И тут же понял, что сморозил глупость – нравилась бы ей их жизнь, не хотела бы она развода.

Вдруг он понял, что никакая это не шутка, что его жена действительно говорит о разводе всерьез. Но почему? Что он сделал не так?

Хватило выдержки не задать этот вопрос вслух.

– Ты ни при чем, – она читала его мысли, да что тут сложного, у него вечно все написано на лице, – ты ни при чем, Матвей, я очень тебе благодарна, ты поддержал меня в трудную минуту, ты мне очень помог, и поверь, я очень это ценю…

«Что она несет? – думал Матвей. – Я поддержал ее в трудную минуту, как будто я денег дал, когда у нее кошелек украли. Или телефон мобильный – «Скорую» вызвать…»

– Короче, – вклинился он в длинный ее монолог, – с чего это ты вдруг разводиться надумала? Другого нашла?

– Сядь, Матвей, – а он и не заметил, что вскочил с дивана и грозно нависает над ней, – сядь и успокойся. Если ты обещаешь не орать и не бить посуду, я тебе все расскажу.

Он вынужден был сесть и сделать равнодушное лицо. Один бог знает, чего это ему стоило.

– Дело в том, что… – Лена запнулась и впервые отвела глаза.

Хоть и она продумала этот разговор заранее, все же не так легко сообщить ничего не подозревающему человеку, что именно сейчас она собирается разбить ему сердце. Да-да, вот так, кувалдой с размаху.

Матвей усмехнулся. Вот до чего он дошел, употребляет слова и выражения из мексиканских сериалов. Хорошо, хоть пока только в мыслях…

– Леня – моя школьная любовь, – заговорила она сухо, уловив его усмешку, – это не я его нашла, это он меня нашел…

– Школьная любовь? – рассмеялся Матвей. – Да ты с ума сошла! У кого ее не было – школьной любви- то! И ты из-за этого собираешься бросить все? Ленка, тебе надо лечиться!

– Прекрати паясничать и дослушай до конца! – снова закричала она каким-то визгливым, истеричным голосом. – Мы с тринадцати лет знали, что поженимся! Мы распланировали всю свою жизнь до старости! Мы знали, сколько у нас будет детей. Мы даже имена им придумали! Ты пойми, мы чувствовали себя одним целым, мне грустно – и ему грустно, я смеюсь – и он хохочет, у меня голова болит – и у него тоже, он есть хочет – я с голоду умираю…

– И что? – вклинился Матвей. – Что ж вы не поженились после школы и не нарожали детей? Сколько там собирались? Троих, четверых?

– Его родители эмигрировали в Штаты, – сказала она, постепенно успокаиваясь.

– И про вашу великую любовь он благополучно позабыл, – докончил Матвей.

– Что Леня мог сделать? Нам ведь даже восемнадцати лет не было…

– Зачем же ты выходила замуж за Митьку, раз у тебя была такая неземная любовь? – закричал он.

– Не ори, – спокойно ответила она, – не строй из себя дурака. Столько лет прошло, что же мне – так и сидеть, как царевна Несмеяна, и лить слезы? Можешь не верить, но я Митю полюбила. Я думала, что тот период уже прошел, решила начать новую жизнь, имя даже поменяла.

– Ну-ну, с каждым новым мужем – новое имя, – усмехнулся Матвей, – с Митькой ты – Алена, со мной – Лена, а с ним кем была?

– Он звал меня Лялей…

– Лялей? Ах, вот как…

И тут вдруг словно кол воткнули Матвею в сердце. Он понял, что, если они разведутся, он никогда больше не увидит Ляльку. Не услышит ее смеха, никто не станет дергать его за нос по утрам, некого будет подбрасывать в воздух, слыша радостный визг.

– Ну ладно, – непослушными губами проговорил он, – с Митькой ты была искренна, допускаю. Но за