Няня к тому времени уже ушла, мать испугалась, неверными руками нажимала кнопки телефона, в «Скорой» было занято, она прижала ребенка к себе и прокричала мужу в трубку, что ребенку очень плохо. Он испугался ее страшного голоса и рванулся домой. Безумно волновался всю дорогу и уже перед самым домом врезался в некстати вывернувшийся из переулка грузовик.
Девочка поправилась, но больше никогда не увидела папу. Матвею сообщили о случившемся только на следующий день, когда он прилетел, Митька уже умер в палате реанимации.
После похорон навалились неотложные дела – Матвей не мог себе позволить горевать долго, ведь он работал теперь один за двоих. С семьей друга они почти не виделись, иногда он звонил и спрашивал, не нужно ли чего. Почти всегда отвечала няня, говорила, что все более-менее, девочка здорова.
По прошествии трех месяцев Матвей вдруг вспомнил, что у Митькиной дочки день рождения, а заодно следовало поговорить с Аленой о делах.
Он не узнал ее при встрече. Не было больше счастливой и любимой молодой женщины, перед ним стояла худущая, бледная до синевы, пришибленная девчонка с больными несчастными глазами.
Он наклонился к Ляльке и поставил перед ней на ковер огромного белого медведя, увидев которого четырехлетняя Митькина дочка заревела белугой, оказывается, папа давно уже обещал ей точно такого же медведя.
У них все было плохо, а он не нашел времени приехать раньше. Дура-нянька решила, что если вдова не рвет на себе волосы, не рыдает и не бьется головой о стену, значит, горе ее идет на убыль, и все потихоньку налаживается.
Матвей все-таки заставил себя заглянуть Лене в глаза и увидел в них такую тоску, что содрогнулся.
– Так нельзя, – сказал он, ругая себя за фальшивые интонации, – так нельзя, Аленка…
– Не называй меня так! – закричала она и поглядела на него едва ли не с ненавистью. – Это имя больше не существует! Только он мог так меня называть, только он!
Она подбежала к нему, взяла за плечи и попыталась встряхнуть. Конечно, ей это не удалось, Матвей весил в два раза больше хрупкой женщины. Он мягко снял ее руки, тогда она принялась бить его в грудь маленькими кулачками и кричать: «Не называй, не называй!» Девочка с дивана смотрела на маму расширенными от страха глазами, тогда Матвей, в свою очередь, встряхнул Лену несильно. Она пришла в себя, ничуть не удивилась, что стоит так близко к постороннему мужчине, и вдруг зарыдала в голос, и так горько, что у Матвея оборвалось сердце. Девочка заплакала тоже – больше от испуга. Матвей подхватил обеих и усадил на диван.
Они долго плакали у него на груди, и с этими слезами в сердце Матвея проникла любовь и нежность, которые испытывал к ним Митька. Они стали ему родными – вдова лучшего друга и его дочь. Он понял, что должен заботиться о них отныне и не может их потерять.
Бензина должно было хватить до самого города, но Матвей на всякий случай решил заехать на заправку. Он снова позвонил домой, но у деда оказалось занято – не иначе как Татьяна Тимофеевна в отсутствие хозяина треплется по телефону. Ладно, скоро он будет дома.
По дороге снова нахлынули воспоминания.
Он женился на Лене очень быстро, не стал ждать положенный год. Причем сам настоял на официальной регистрации брака, ему хотелось защитить этих двоих, окружить заботой, любовью и вниманием. Они стали ему родными, и он хотел, чтобы они знали это.
Он купил большую пятикомнатную квартиру в новом доме и сделал все, чтобы переехать туда как можно быстрее. Он нанял двух заместителей, чтобы оставалось больше времени для семьи. В выходные они обязательно куда-нибудь ездили – за город, в Финляндию, в Эстонию.
С женой сложились ровные хорошие отношения, Лена была сдержанна, выглядела спокойной и в меру веселой. Они никогда не ссорились по пустякам, в мелких вопросах Матвей всегда ей уступал. Они часто вспоминали Митьку, Матвею очень его не хватало, он нисколько не ревновал Лену к прошлому.
Он ужасно привязался к Ляльке, девчушка была очень милой и хорошенькой – глаза мамины, синие, огромные, а супила брови и морщила нос она совершенно как Митька. Когда она плакала, глаза становились похожи на два озерца с синей водой. Но плакала Лялька теперь редко, Матвей поклялся себе, что сделает этого ребенка счастливым. Лялька тоже его полюбила, но звала Матей, а не папой. Это они с Леной так решили, чтобы девочка помнила об отце.
А Мотей звали того белого медведя, которого Матвей подарил ей на день рождения.
Она ужасно любила встречать его в прихожей, высмотрев машину в окно, так что Матвей всегда старался быть дома до того, как девочку уложат спать. Подбрасывая Ляльку под потолок, слушая ее счастливый визг, Матвей понимал, что он тоже счастлив, счастлив безмерно.
Домики по бокам шоссе больше не стояли, теперь вокруг расстилались пустыри, потом, напоминая, что рядом большой город, пошли промышленные ангары, мелькнул синий куб «Икеи», два больших супермаркета, затем шоссе перешло в проспект, и поток машин сгустился.
Матвей постоял на светофоре, свернул на поперечную улицу, проскочил в переулок, минуя пробку, и выехал на параллельный проспект, не такой загруженный транспортом. Все, через двадцать минут он будет дома. Он сунулся было в карман за мобильником, но тут его попытался подрезать наглый «мерс», и Матвей сосредоточился на дороге.
Вот наконец въезд на территорию его большого элитного дома. Охранник в стеклянной будочке, увидев его машину, встрепенулся и даже высунулся из окна, порываясь что-то сказать, но Матвей нетерпеливо махнул рукой – пропускай, мол, недосуг мне болтать, устал с дороги. Шлагбаум поднялся.
Матвей нашел место для парковки чуть в стороне и пешком прошел к своему подъезду. Там почему-то стояла милицейская машина с мигалкой и роились какие-то люди – две бабушки с внуками, одна тетка со скандальной шавкой неизвестной породы, дворничиха Люба и соседка по площадке Лариса Павловна.
Увидев Матвея, соседка отчего-то сморщилась, как будто проглотила целый лимон, потянулась было к нему с намерением что-то сказать, но вдруг отвела глаза и попятилась.
– Здрасте! – буркнул Матвей и проскочил в подъезд, ни на кого не глядя. Сердце отчего-то екнуло.
Лифт долго не приходил, наверху кто-то громко говорил басом и двигали мебель. Наконец Матвей плюнул и поднялся пешком.
Дверь в квартиру оказалась открыта, на пороге топтался какой-то парень и фотографировал притолоку.
– Вы кто? – оторопел Матвей.
– А вы кто? – ответил парень. – Предъявите документы!
– Чего? – Матвей сдвинул брови. – Что тут происходит?
На шум вышел в прихожую мужик постарше, крепкий, коренастый, с маленькими цепкими глазками, которыми он тут же впился в лицо Матвею.
– Громов, Матвей Андреевич? – спросил он. – Хозяин квартиры?
– Ну… – сердце у Матвея стремительно падало вниз, – с дедом что-то случилось?
– Вы пройдите, – мужик недовольно покосился на соседку Ларису Павловну, которая как раз появилась на площадке, – что на пороге-то разговаривать…
На не гнущихся от страха ногах Матвей прошел в гостиную, проклиная про себя эту огромную квартиру, где для того, чтобы дойти от входной двери до комнаты, требуется три минуты. А если человек за эти три минуты от неизвестности с ума сойдет? Или инфаркт получит?
В гостиной на кресле сидел дед, голова его была перебинтована на манер шапочки, и сквозь бинты проступало красное пятно. У стола, разложив бумаги, расположился еще один человек из милиции. Он что- то усердно писал и даже не оглянулся на Матвея.
На диване неловко скорчилась домработница Татьяна Тимофеевна. Была она отчего-то не в аккуратном платье, а в простом ситцевом халате, чего никогда не позволяла себе раньше. Никаких внешних повреждений Матвей у нее не заметил, да он не больно-то и смотрел, а сразу подбежал к деду.
– Дед… – голос его сорвался, – дед, ты чего?
Дед снизу вверх посмотрел на Матвея виновато и устало прикрыл глаза.
– Так… – увидев деда живым, Матвей малость оправился и обрел ясность мысли. – Кто мне объяснит, что здесь происходит?
Татьяна Тимофеевна отняла руки от лица и скорбным голосом начала рассказ.
