отъезда, со своими родными.

— Спасибо. Позавтракать со своим семейством — великолепная идея.

— Надеюсь, дорога будет почти свободна, в это время в нашем направлении движется мало машин, и мы уже минут через двадцать будем дома. — Бен изобразил на лице еще одну улыбку из арсенала Гаррисона Бранда. Если он забудет про осторожность, у него треснут челюсти. — Кстати, ванная комната уже свободна.

— Хорошо. — Без всякого предупреждения она отбросила одеяло и зевнула, вытянув руки над головой. Радужный шелк сорочки натянулся у нее на груди, и соски — эти проклятые соски, которые стояли перед его глазами всю ночь — вызывающе торчали под бледно-зеленым кружевом.

Бен подавил стон. Самые благородные намерения рушились. Не говоря ни слова, он сбежал в гостиную.

Самолет, увозивший семейство Форбсов назад в Айову, вылетел из денверского аэропорта «Стаплтон» почти на час позже, и к тому времени, когда Лаура и Бен прибыли домой в Черри-Хиллз, Кристи уже вернулась из школы. К облегчению Лауры, они с Беном почти весь день не оставались наедине и таким образом были избавлены от необходимости разговаривать на личные темы.

Было восемь часов вечера, когда они закончили обед, состоявший из салата, восхитительно приготовленного блюда из куриных грудок и мусса из свежей клубники. Кристи, слава Богу, ела вместе с ними.

— Кофе подано в гостиную, — объявила экономка. — Со взбитыми сливками для дам и ирландским виски, как вы любите, мистер Логан.

— Спасибо, Бекки, вы подумали обо всем. Они направились в гостиную, и Кристи, казавшаяся весьма довольной собой, пристроилась на валике дивана. Она явно неправильно понимала причину неестественной сдержанности взрослых.

— По-моему, у вас обоих совершенно пропал аппетит, — с усмешкой заявила она. — Я заметила, что вы почти не притронулись к обеду.

— Все было восхитительно, — скованно отозвалась Лаура. — Бекки замечательно готовит.

— Пока что она работает неполный день, — заметил Бен. — Если хочешь, она будет оставаться подольше.

— Возможно, это неплохая мысль, поскольку у меня такой неровный рабочий день.

— Я поговорю с ней завтра. — Бен налил дымящийся кофе в тонкую фарфоровую чашку. — А ты не хочешь кофе по-ирландски? Бекки, кажется, немало потрудилась, взбивая сливки и жаря пончики.

— Благодарю, это было бы неплохо. Кристи засмеялась.

— Эй, почему вы оба такие чертовски вежливые друг с другом? Зачем? Ведь мы же теперь одна семья.

Бен взъерошил ее волосы.

— Да я просто слышал, что нет таких правил, чтобы люди в семье разговаривали друг с другом грубо. Вот, Лаура. А уж сахар сама добавишь по вкусу.

— Спасибо, Бен.

Кристи взглянула на обоих, затем демонстративно зевнула.

— Что-то мне хочется спать, а еще надо сделать кучу уроков. Пожалуй, я пойду к себе в комнату. — Она ухмыльнулась. — Надеюсь, что вы, старики, придумаете себе какое-нибудь развлечение на этот вечер. — Кристи направила каждому из них воздушный поцелуй и вышла из комнаты, оставив за собой томительное молчание.

Лаура прихлебывала горячий кофе по-ирландски и жалела, что это не чистый виски или, пожалуй, даже чистый яд.

Теоретически она должна была бы испытывать восторг, оказавшись наедине с Беном. На практике же оцепенела от невероятной робости и растерянности, не зная, что же ей делать дальше. И как только женщины соблазняют мужчин, которые им нравятся? Может быть, ей надо откинуться на подушки дивана, закинув ногу на ногу и подчеркнув соблазнительную линию бедра? «А вдруг, — с ужасом подумала она, — ему вовсе не покажется соблазнительным мое бедро? Или как бы невзначай расстегнуть пару верхних пуговиц на блузке?» Но как трудно делать что-либо как бы невзначай, когда твои пальцы трясутся так сильно, что едва удается держать кофейную чашечку.

Родители и братья твердили ей, что порядочные девушки сами не пристают к мужчинам, а ее опыт с женихом лишь подкрепил их совет. Русс был бы в ужасе, если бы она посягнула на его мужские прерогативы и сама назначила одно из их нечастых любовных свиданий. И все же ей было уже двадцать семь лет, и предполагалось, что она уже давным-давно преодолела все эти предрассудки. И сейчас был крайне неудобный момент, чтобы обнаружить, что шесть лет подписки на журнал «М-с» не смогли развеять воспитанные у нее за двадцать два года до этого привычки.

Жалобными глазами она смотрела, как Бен отнес свой кофе в противоположный бару угол, где в ряды книжных полок была встроена стереосистема. Он пощелкал несколькими тумблерами.

— Странный вопрос, какой мужу не подобает задавать жене, но тебе нравится классическая музыка?

— Кое-что нравится, особенно органная музыка.

— Баха на лазерном диске стоит послушать. Что скажешь насчет мессы си-минор?

Ей она нравилась и создавала соответствующее настроение на Пасху, в церкви, но музыка эта мало подходила для того, чтобы упражняться в роли коварной соблазнительницы.

— А если послушать что-нибудь менее серьезное? — предложила она. — Может, какой-нибудь мюзикл?

— Не желаешь послушать новую запись «Вестсайдской истории»?

— Это было бы здорово.

Энергичные аккорды увертюры зазвучали в комнате. А Лауре казалось, что эта мелодия, полная страсти, лишь подчеркивает и увеличивает расстояние между ними.

Музыка продолжала звучать. Бен лениво перебирал свои диски и казался напряженным, пресыщенным и очень сильно походил на своего телевизионного героя. Теперь уже Лаура знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он всего лишь надевал маску Гаррисона Бранда, когда ему хотелось скрыть свои истинные чувства. А что ему надо было скрывать от нее? Невероятную скуку? Или что-то все-таки более для нее лестное?

— А ты видел фильм, к которому написана эта музыка? — поинтересовалась она, отчаянно пытаясь нарушить висевшее между ними молчание.

— Не фильм, а сам спектакль на сцене. Родители водили меня на Бродвей, когда мне было лет двенадцать. Помню, что я был просто потрясен эмоциональной энергией, которую излучали актеры. Когда спектакль закончился, я заявил родителям, что обязательно стану актером, когда вырасту. Моего отца это не обрадовало.

— Я удивляюсь, что он принял твои слова всерьез.

— Отец у меня был необычным человеком. Склонным верить, что если ты что-то сказал, значит, так оно и есть, даже если тебе всего лишь двенадцать лет. Весьма редкая привычка, если подумать.

— Что ж, верно. А чем занимался твой отец?

— Он был семейным доктором, еще той, старой школы. Мои родители поздно поженились, и я был единственным ребенком, так что всегда существовало негласное решение, что я направлюсь по его стопам. У него не было особых возражений против увлечения театром других людей, но он определенно не ожидал, что его единственный ребенок потратит свою жизнь на такую несерьезную профессию, как актерская.

— А он простил тебя, когда ты добился успеха?

— К несчастью, они с матерью умерли, когда я еще делал первые шаги в артистической карьере и снимался в какой попало рекламе, но мы научились прекрасно понимать друг друга еще задолго до этого.

Он вернулся к столику, стоящему возле дивана, и поставил на него свою чашку.

— Хочешь еще кофе?

— Нет, спасибо.

Вот они провели десять мучительных минут, обмениваясь репликами, и вернулись опять к тому же, с