политического опыта. Поскольку в глазах индивидуума вся политико-экономическая сфера является чем-то совершенно «далеким», ее невозможно конкретно ощутить или оказать на нее влияние, но тем не менее с ней необходимо справляться каким-то косвенным, отчужденным образом.

Но как бы ни были далеки политика и экономика от индивидуальной жизни и поведения, они решительно вмешиваются в судьбу каждого индивидуума. В период тотальной войны и всепроникающей социальной организации даже самый наивный человек осознает давление политико-экономической системы. В первую очередь это относится, конечно, ко времени войны, когда от политических сил, казалось бы, далеких, в буквальном смысле зависит жизнь и смерть каждого человека. Весьма ощутимы в личной жизни каждого и такие проблемы, как роль профсоюзов в американской экономике, забастовки, превращение свободного предпринимательства в монопольную экономику, вопросы государственного контроля.

Все это, на фоне незнания и путаницы в понятиях, порождает на уровне «я» неуверенность и страх, связанные с детскими страхами. Индивидуум видит перед собой проблемы, которых не понимает, и должен вырабатывать определенные приемы, пусть неудобные и даже ложные, все же помогающие ему найти путь во тьме3. Такая помощь в ориентации выполняет двойную функцию: во-первых, создает для индивидуума вид знания или псевдознания, что позволяет ему занять позицию, которую от него ожидают, хотя, может быть, он на это не способен. Во-вторых, подобная поддержка психологически смягчает чувство страха и неопределенности и создает иллюзию интеллектуальной безопасности, некоторой опоры, пусть даже сам человек ощущает ущербность своих взглядов.

Парадоксальная сама по себе задача понять «непонятное» ведет к парадоксальному решению, то есть к тупику, в который многие попадают. Индивидуум стремится использовать два средства, противоречащие друг другу: стереотипизацию и персонификацию, то есть повторение инфантильных образцов. В предыдущей главе мы подробно обсуждали специфическое воздействие стереотипов и предрассудков; желательно рассмотреть также идеологические стереотипы и их противоположность – персонификацию, в связи с фундаментальными принципами, давно известными в психологии. Такие четкие дихотомии, как «добро и зло», «мы и другие», «я и мир», могут быть прослежены до самого начала нашего развития. С помощью этого грубого структурирования и духовной антиципации легче справиться с хаотичной действительностью. Ведь даже стереотипы ребенка отмечены его опытом и страхами. Они отражают «хаотичную» природу действительности и столкновение с неудержимыми фантазиями раннего детства. Наши стереотипы – это одновременно и наши инструменты, и травмы, как, например, «черный человек».

Но психологическая двойственность присуща и стереотипам – в них есть и полезная, и тормозящая сила; эта двойственность постоянно стимулирует противоположную тенденцию. Мы пытаемся с помощью ритуалов смягчить нечто застывшее, сделать его более человечным, знакомым, частью самого себя. Ребенок, который боится «черного человека», в то же время пытается каждого незнакомого назвать «дядя». Конечно, обе модели поведения являются средствами приспособления, но их травматический элемент всегда препятствует познанию реальности. Становясь чертами характера, эти механизмы все более приводят к иррациональности. Неясный и непонятный для большинства людей характер современной политической и экономической ситуации дает идеальную возможность возврата на ступень инфантильной стереотипии и персонификации. Политическая рационализация, за которую хватаются неверно информированные и запутавшиеся, есть не что иное, как вынужденный возврат к иррациональным механизмам, которые индивидуум так и не преодолел в процессе роста. В этом мы видим важнейшую связь между мнениями и психологическими детерминантами.

Опять-таки образование стереотипов помогает незнающему найти организацию в том, что вначале кажется хаотичным: чем менее он способен к реальному процессу познания, тем упрямее он цепляется за определенные схемы, так как вера в них избавляет от необходимости углубляться в суть дела. Там, где жесткая, принудительная природа стереотипа разрушает природу «проб и ошибок», наступает оглупление. Образование стереотипов становится – если употребить термин Дж. Ф. Брауна – стереопатией. В сфере политики это тот случай, когда блок незнания и недостаточное восприятие объективного материала препятствуют любому реальному опыту. Кроме того, индустриальная стандартизация бесчисленных явлений современной жизни существенно способствует стереотипному мышлению.

Чем больше стереотипов содержит сама жизнь, тем больше стереопат чувствует свою правоту, ибо тип его мышления получает реальное подтверждение. Современные средства массовой информации, подобные промышленному производству, распространяют целую систему стереотипов, которые позволяют индивидууму ощущать себя информированным и «посвященным». Поэтому практически нельзя избежать стереотипного мышления в вопросах политики.

Как ребенку, так и взрослому, приходится платить за удобство стереотипов очень высокую цену. Стереотип как средство перевода реальности в анкету, где много вариантов ответов, которые суммируются и оцениваются знаками плюс и минус, в сущности, оставляет мир таким же далеким, абстрактным, «неиспытанным», как и прежде. Кроме того, страхи индивидуума, которые порождаются отчужденностью политической реальности, нельзя устранить полностью с помощью этого приема, который сам отражает непрерывный угрожающий процесс, происходящий в реальном мире. Да еще и сама стереотипизация требует своей полной противоположности – персонализации. Этот термин имеет в данном случае точное значение: так называется тенденция обозначать и связывать объективные социальные и политические процессы, политические программы, внутреннюю и внешнюю напряженность с какой-либо личностью, которая идентифицируется с данным случаем. Это делается вместо того, чтобы заниматься безличной интеллектуальной работой, в соответствии с абстрактным характером социальных процессов.

Стереотипия и персонализация не отражают реальности в достаточной степени. Их интерпретация может рассматриваться как первый шаг к пониманию комплекса «психотического» мышления, которое, как нам представляется, есть существенный признак фашистской ментальности. Но очевидно также, что субъективный отказ понимать реальность обоснован не только и не столько психической динамикой индивидуума; отчасти его можно отнести к самой реальности, к связям или их отсутствию между реальностью и индивидуумом.

Стереотипы не совпадают с реальностью, поскольку уходят от конкретного и довольствуются предвзятыми, застывшими и однозначными представлениями, которым индивидуум склонен приписывать почти магическую силу. И наоборот, персонализация избегает абстрактности реального, то есть уходит от «овеществления» социальной реальности, которая определяется отношением к собственности и где человек является только придатком. Стереотипы и персонализация – это два несовпадающих элемента мира, «не пережитого на собственном опыте», несоединимые элементы, которые вместе с тем невозможно дополнить.

а)  Примеры политического мышления «навешивания ярлыков». Мы ограничимся несколькими примерами политических стереотипов.

М359 с университетских курсов по тестированию – заведующий отделом на фирме кожевенных товаров. У него высокие показатели по Е и РЕС, средние по F , для него характерны авторитарные представления. Он несколько отличается от типичной ментальности всех Н благодаря определенной фантазии и склонности к рассуждениям. Тем более поражает та часть его интервью, где речь идет о политике: она в высшей степени абстрактна и полна клише. С одной стороны, этого респондента никак не причислишь к фанатикам, но по его высказываниям видно, что за ними скрывается незнание, и как клише, взятые из жаргона передовиц бульварной прессы, способствуют тому, что он впитывает реакционные идеи. Чтобы наглядно показать этот процесс, мы приведем его высказывания без сокращений. Они также представляют пример того, как разные темы, которыми мы подробно займемся позже, образуют единую идеологию, как только человек попадает под обаяние политического полузнания: