Йохан Якобсен жил в кооперативной квартире на Вестерброгаде наискосок от театра «У черной лошади» и бывшего Музея механической музыки, то есть точно на том месте, где в 1990 году происходила схватка между полицией и молодежью, незаконно захватившей пустующее здание. Карл очень хорошо помнил это время. Сколько раз приходилось ему в подобных случаях стоять в оцеплениях и бить дубинкой юношей и девушек, своих сверстников.

Не самые приятные воспоминания молодости!

Пришлось довольно долго звонить в домофон, прежде чем Йохан Якобсен нажал кнопку и впустил их.

— Я не ждал вас так скоро, — встретил их хозяин и провел в гостиную.

Да, действительно, из этого окна видны были старинные черепичные крыши «У черной лошади» и ресторана, который находился в помещении бывшего постоялого двора. Все так, как Карл себе и представлял.

Гостиная была просторная, но вид ее не радовал. Явно ощущалось отсутствие женской руки: на серванте громоздились пирамиды тарелок с засохшим коричневым соусом, на полу валялись бутылки из-под колы. Повсюду пыль, жирные пятна и беспорядок.

— Ах, простите! — воскликнул хозяин, убирая с дивана и журнального столика грязную посуду. — Месяц назад от меня ушла жена, — пояснил он, и щека его задергалась от тика, который они не раз наблюдали у него в полицейском управлении. Он моргал так, словно ветер швырнул ему в лицо тучу песка, который едва не попал в глаза.

Карл кивнул. Жена ушла — это плохо. Он-то знал, каково это.

— Знаешь, зачем мы пришли?

Якобсен кивнул.

— Стало быть, сразу готов признать, что это ты положил мне на стол папку с рёрвигским делом?

Тот снова кивнул.

— Но тогда почему же ты не отдал нам ее прямо в руки? — спросил Ассад, выпятив нижнюю губу. Ему бы сейчас кепи, как у Кастро, и он был бы вылитый Ясир Арафат.

— А вы бы ее у меня приняли?

Карл покачал головой: вряд ли. Дело двадцатилетней давности, по которому уже вынесен приговор! Йохан Якобсен все правильно понимал.

— Вы хотите спросить, откуда у меня папка? Хотите спросить, какой у меня интерес к этому делу? Вы готовы потратить на это столько времени, сколько потребуется, чтобы разобраться? Вы пойдете на это? Карл, я видел, что твой стол и без того завален делами.

— И потому ты положил в летнем домике дубликат игры «Тривиал персьют», чтобы навести нас на след. Причем не так давно, поскольку замок задней двери легко открылся. Я прав?

Йохан кивнул.

— Тебя интересует, хотим ли мы по-настоящему вникать в это дело, и я тебя понимаю. Но, действуя таким образом, наугад, ты рисковал, что из этого ничего не получится. А если бы мы не увидели ничего особенного в этой игре, не заметили бы имена на карточках?

— Вы же пришли! — Йохан пожал плечами.

— Я все-таки не очень понимаю, — вмешался Ассад, стоя у окна на Вестерброгаде. Против света его лицо казалось темным пятном. — Значит, ты не веришь признанию Бьярне Тёгерсена?

— Если бы вы присутствовали при вынесении приговора, вы бы тоже не очень поверили. Все было заранее решено.

— Конечно, — отозвался Ассад. — Что же в этом странного, если человек сам признался?

— Что в этом деле показалось тебе необычным? — спросил Карл.

Йохан смотрел в окно, стараясь не встречаться с ним взглядом, словно вид серого неба мог успокоить бурю в его душе.

— Все они непрестанно ухмылялись, — ответил он. — И Бьярне Тёгерсен, и адвокат, и те трое с наглыми рожами, которые слушали, сидя на местах для публики.

— Торстен Флорин, Дитлев Прам и Ульрик Дюббёль-Йенсен. Ты их имеешь в виду?

Йохан кивнул; губы его дрожали.

— Допустим, они все время ухмылялись. Но ты сам понимаешь, на этом обстоятельстве расследование не построишь.

— Да, но теперь мне известно больше.

— Дело было у твоего отца Арне Якобсена.

— Да.

— А ты где был в это время?

— Учился в технической школе в Хольбеке.

— Ты знал обоих убитых?

— Да, — еле слышно пошептал Йохан. — Но Лисбет лучше, чем Сёрена.

— Послушай-ка, ты, — неожиданно вмешался Ассад. — Я вижу по твоему лицу: Лисбет сказала, что больше тебя не любит. Йохан, разве не так? Ты стал ей не нужен. — Ассад нахмурился. — А когда она тебе отказала, ты ее убил, и теперь хочешь, чтобы мы сами до этого докопались, тогда тебя арестуют и тебе не придется кончать жизнь самоубийством. Так ведь, Йохан?

Йохан заморгал, затем его взгляд застыл.

— Карл, а без него никак нельзя? — сдержанно спросил он.

Карл опечаленно покачал головой: подобные выпады стали входить у Ассада в привычку.

— Ассад, ты бы не мог отойти в сторонку? Всего на пять минут. — Он указал помощнику на двустворчатую дверь за спиной хозяина.

Но тут Йохан подскочил как ужаленный. Вид у него сделался испуганный — Карл хорошо разбирался в таких вещах.

— Нет, только не там. Там слишком не прибрано, — сказал Йохан, загораживая собою дверь. — Ассад, посиди в столовой. Можешь выпить кофе на кухне, я только что сварил.

Но Ассад тоже заметил состояние хозяина.

— Нет, спасибо, я больше люблю чай. — Он протиснулся мимо Йохана и распахнул дверь.

За дверью находилась комната с высокими потолками. Вдоль одной из стен сплошным рядом выстроились письменные столы, заваленные папками и бумагами. Но прежде всего внимание привлекал висевший на стене метровый фотопортрет молодой женщины с печальным взором — той, что была убита в Рёрвиге, Лисбет Йоргенсен. Это был настоящий летний снимок — темные тени на лице, растрепавшиеся волосы на фоне безоблачного неба. Он был бы ничем не примечателен, если бы не такие размеры и если бы не висел на таком видном месте. Но сейчас не заметить его было невозможно.

При входе сразу становилось ясно, что это не просто комната, а святилище. Лисбет была здесь во всем. На одной стене газетные вырезки со статьями об убийстве и перед ними цветы, на другой — фотографии. Ее блузка, несколько писем и открыток. Счастливые и горестные времена — все вместе.

Йохан не произнес ни слова. Он просто встал перед портретом и посмотрел так, словно сразу же утонул в ее взгляде.

— Почему ты не хотел показывать нам эту комнату? — спросил Карл.

Тот пожал плечами. Но Карл и сам понимал: в этом была вся душа Йохана, его разбитые мечты и все, чем он жил.

— В ту ночь она с тобой порвала. Признайся, и так будет лучше для тебя самого, — настаивал на своем Ассад.

— Та, кого я любил больше всех на свете, была зверски убита людьми, которые сейчас смеются над нами, так как принадлежат к самой верхушке общества. — Йохан обернулся и пристально посмотрел ему в глаза. — И если все берет на себя такая мелкая рыбешка, как Бьярне Тёгерсен, то объяснение этому может быть только одно — деньги. Иудины сребреники! Все дело только в этом.

— И теперь этому должен быть положен конец. Но почему именно теперь?

— Потому что теперь я снова один и ни о чем другом не могу думать. Неужели вы не понимаете?