с Кэсс. — Он видел на лице Эдвина нерешительность. — Ну пожалуйста.
— Рикс, я не…
— Это важно для меня, и я должен знать.
За окнами библиотеки, как гулкий барабан, прогремел гром.
— Хорошо, — сказал Эдвин покорным голосом. — Я знаю, как Ладлоу нашел трость. В возрасте Логана я был точно таким же, как он. Я ненавидел работу и нашел хорошее место, чтобы прятаться, — библиотеку в подвале Лоджии. — Он загадочно улыбнулся. — Я, бывало, воровал сигары из курительной комнаты и таскал в свое укрытие. Дымил среди журналов и книг. Удивительно, как дом не поджег. Естественно, я много читал.
— И ты что-то нашел насчет Ладлоу и трости? — нажимал Рикс.
— Среди прочего. Это была подшивка старых газет. Конечно, дело очень давнее. Я не уверен, что моей памяти еще можно доверять.
— Расскажи все, что помнишь.
Эдвин по-прежнему глядел неуверенно. Он было снова запротестовал, но затем вздохнул и медленно опустился на стул.
— Хорошо, — сказал он, глядя на свечи, горевшие в канделябре на столе. — Я знаю, что Лютер Бодейн, мой дедушка, летом тысяча восемьсот восемьдесят второго года поехал вместе с Ладлоу в Новый Орлеан. Ладлоу хотел повидаться с Шанн, своей сводной сестрой. Она жила за городом в женском монастыре, где провела более восьми лет.
— Шанн была монахиней? — спросил Рикс. — Я думал, она стала пианисткой. Разве она не училась музыке в Париже?
— Училась. Очевидно, она была музыкальным гением, потому что уже в десять лет сочиняла мелодии. Насколько я помню, когда ее отца убили, Шанн жила в Париже. Его смерть, должно быть, для нее явилась страшным ударом. Застенчивая и нежная девушка, она боготворила Арама Эшера. Но она не пала духом и закончила образование. На выпускном экзамене в консерватории Шанн играла концерт собственного сочинения. — Глаза Эдвина, казалось, потемнели, он смотрел мимо Рикса в прошлое. — Концерт был написан в честь ее отца. Шанн получила высокие оценки на выпускных экзаменах. Вернувшись в Америку, она сразу же отправилась в концертный тур.
— Как же она стала монахиней?
— После того как Шанн уехала, директриса академии повесилась, — продолжал Эдвин, словно не слыша вопроса Рикса. — Во время своего турне Шанн играла то, что стало известно как «эшеровский концерт». В библиотеке Лоджии хранятся десятки хвалебных статей о ее выступлениях. Турне продолжалось более четырех месяцев, и везде, где Шанн играла, она имела феноменальный успех. Затем начались самоубийства.
— Самоубийства? Не понимаю.
— Сперва никто не мог понять. Дюжина в Нью-Йорке, десять в Бостоне, восемь в Филадельфии, еще двенадцать в Чарльстоне. И все они слышали «эшеровский концерт».
Рикс внутренне съежился. Он вспомнил выцветшую фотографию маленькой счастливой девочки, сидевшей за большим белым роялем.
— Ты хочешь сказать… что музыка была как-то связана с самоубийствами?
— Похоже на то. — Голос Эдвина стал мрачным. — Музыка была такой… прекрасной и странной, что еще долго после прослушивания действовала на подсознание. Заинтересовалась пресса; когда Шанн со своей свитой сошла в Новом Орлеане с поезда, газетчики накинулись на нее, как свора охотничьих собак. За вокзалом стояла толпа. Ее называли убийцей, кричали, что она ведьма, которая сочинила сатанинскую симфонию. Стресс для Шанн был слишком сильным, и она прекратила выступления. Следующие несколько лет она провела в новоорлеанской лечебнице для душевнобольных. После того как ее выписали, она ушла в женский монастырь.
— И не возвращалась в Эшерленд? Разве она не похоронена здесь на кладбище?
— Нет. Здесь ей поставили памятник, но похоронена Шанн в Новом Орлеане. Точно неизвестно, зачем Ладлоу ездил к ней, возможно, чтобы привезти домой. Как бы там ни было, она не уехала из монастыря. — Эдвин помедлил, собираясь с мыслями. На стене нечетко вырисовывалась его тень. — В Новом Орлеане были сильные бури и наводнения. Поезда отменили, — тихо продолжал он. — Ладлоу и Лютер забронировали места на «Голубой луне», это один из последних пароходов старика Кордвейлера. Согласно описанию, данному газетами, пароход был в плачевном состоянии. Так или иначе, Ладлоу как-то позволил увлечь себя в дальнюю каюту для игры в покер, и так началось возвращение семейного скипетра.
Пока Эдвин говорил, над Эшерлендом прозвучал приглушенный гром. В своем воображении Рикс увидел некогда гордую, а ныне всю в неприглядных заплатах из дешевой доски «Голубую луну», с трудом плывущую на север по вышедшей из берегов Миссисипи. В корме при свете ламп шла игра в карты. Ставки были высоки. Двадцатичетырехлетний Ладлоу сел за круглый карточный стол, но это оказалась не просто игра.
Мистер Тайсон, пожилой джентльмен в цилиндре, который завел в баре разговор с Ладлоу, представил его остальным игрокам. Ладлоу назвался Томом Уайеттом, понимая, что пожилой джентльмен, вероятно, ищет овцу, которую можно остричь, а фамилия Эшер может быть ему знакома. Ладлоу часто прибегал к такой предосторожности.
Ладлоу кивнул по очереди каждому из них: лысому мужчине крепкого сложения, который носил кричащий бриллиантовый перстень и назвался Николлсом — с двумя «л», кофейно-смуглому человеку по имени Чэнс — у него была козлиная бородка, а правый глаз прикрывала коричневая бархатная повязка, и худому негру, который назвался Брезреном.
В одну из его широких ноздрей была продета булавка с рубином. Ладлоу налили стакан виски, предложили отличную гаванскую сигару, и игра пошла.
«Голубая луна», качаясь, тащилась по неспокойной реке.
Все скрипело и стонало так, будто она вот-вот развалится. Карточный стол был усыпан купюрами в пятьдесят и сто долларов, а развешанные в каюте керосиновые лампы ярко горели в клубах сигарного дыма. Ладлоу рассчитывал быстро проиграть некоторую сумму и оставшуюся часть длинного путешествия в Сент-Луис провести в баре. Так что, выиграв менее чем за час почти пять тысяч долларов, он был изрядно удивлен.
Тайсон налил ему еще виски и похвалил за умелую игру.
Но Ладлоу не делал ничего особенно ловкого. Фактически большая часть выигрыша ему удалась, когда партнеры пасовали.
Николлс, с умелыми интонациями бывшего актера, неожиданно предложил удвоить ставки.
— Я знаю, что над моей глупой головой тяготеет рок, — сказал он с тонкой усмешкой, — но, возможно, удача изменит этому молодому человеку.
— Я в этом не так уверен, мистер Николлс, — ответил Тайсон. — Наш мистер Уайетт довольно проницателен. Что скажете, мистер Уайетт? Вы согласны?
Ладлоу знал, что в такой ситуации следует брать деньги и бежать. Все смотрели на него. Повисла напряженная тишина. Ладлоу решил поиграть.
— Я согласен, — сказал он.
К его удивлению, он продолжал выигрывать без всяких видимых усилий. Быстрый ум Ладлоу вычислил шансы сторон. Не нужно было быть гением, чтобы понять: его готовят к крупному проигрышу. Действовали партнеры медленно и осторожно. Для начала Брезрен сорвал крупный куш, который состоял в основном из денег Ладлоу. Затем Ладлоу стал выигрывать лишь один кон из четырех, а его гора фишек быстро таяла. Но всякий раз, когда казалось, что Ладлоу может бросить карты и встать из-за стола, ему позволяли сорвать приличный куш. С ним забавлялись, он это знал, и все они должны были быть заодно, чтобы так разыграть спектакль.
Возможно, Тайсон выбрал его из-за хорошей одежды, или из-за бриллиантовой булавки, или из-за толстой пачки денег, которую он доставал, расплачиваясь в баре. Хотя игроки, казалось, были невинно сосредоточены на собственных картах, создавалось впечатление, что они наверняка знали, что за карты на
