публикой в совсем новом свете – мужественной матерью и своего рода матерью Терезой. Она творила добро вокруг себя, как в своей частной, так и в профессиональной жизни. Ее путь к Белому дому был предначертан. Никто и ничто не могло остановить ее восхождение.

Кроме Сераны.

Из своих апартаментов в отеле «Шератон» Кэтлин смотрела на Тель-Авив, не испытавший за последние три месяца ни одного теракта. Шум уличного движения больше не прерывался воем сирен. К людям вернулось удовольствие прогуливаться, делать покупки на рынках, просто выходить из дома. И творцом всего этого была она. Дверь открылась. Вошла Серана, ее ассистентка, и положила на комод толстую папку.

– Первые поправки парафированы. Наилучшее предзнаменование для завтрашней встречи в Каире, – сказала она.

– Мы на повороте мировой истории.

– Все благодаря тебе.

Кэтлин оторвалась от бронированного стекла и перевела взгляд на бюст ассистентки. Сделать своей правой рукой двадцатипятилетнюю девицу с внешностью «мисс Вселенной» – такой шаг был неоднозначно оценен динозаврами партии. Кэтлин встретила ее в своем фонде и сразу же влюбилась. Подобно тому, как другие бывают внезапно поражены божественным откровением, ей за один миг открылся целый пласт ее глубокой натуры. Она была совершенно очарована Сераной. Сначала поставила ее во главе www.ac, а потом включила в свою команду.

Кэтлин села на диван и распустила волосы, собранные в строгий узел. Серана стала массировать ей плечи, неожиданно исторгнув крик боли.

– Это всего лишь сгусток стресса. Я его раздавила, – сказала девушка тоном упрека.

– Знаю, надо лучше следить за уровнем адреналина. Но признай, что условия не идеальные.

– Идеальнее, чем сейчас, они никогда не были.

– Многие даже у нас в стране против этих соглашений.

Кэтлин позволила себе откинуться назад, расслабив мышцы шеи. Серана расстегнула ей блузку из атласного шелка, затем бюстгальтер, провела указательным пальцем по вмятинке, которую резинка отпечатала на коже. Ее ладони, легче тончайшей ткани, легли на груди самой могущественной женщины в мире. Она куснула ей мочку уха, скользнула губами по щеке и наконец приникла к ней поцелуем. Их языки искали друг друга, переходили из уст в уста, в то время как руки лихорадочно суетились, освобождая тела от одежды. Приглушенная симфония шелестов, шорохов и шуршаний. Перегнувшись через спинку дивана, Серана наклонилась вперед, спуская до полу чулки госсекретаря. А та сорвала платье и колготки со своей помощницы. Их разделяла теперь только папка с документами. Серана переступила через нее и легла на Кэтлин валетом. Их любимая позиция. Соприкосновение кожных покровов воспламенило их тела, сотрясавшиеся в бешеном сердечном ритме, тонущие в потоках выделений. Центр города пронзила сирена, словно напоминая, как непрочен мир. И Кэтлин, пьянея от близости с Сераной, припав к источнику своего наслаждения, всем существом впитывала в себя этот миг. Ее нежная, кроткая Серана, верная пособница ее неверности, была единственным препятствием между ней и Белым домом. Но ни за что на свете даже ради президентского кресла, она не согласилась бы лишиться ее.

Сильви, Натан и Джеймс выбрали спокойный столик в глубине ресторана на М-стрит, в квартале Джорджтаун. «Они готовят лучшие стейки в стране», – заверил Музес. Федеральный агент был обаятелен, компетентен, наделен остатками идеализма, несмотря на шестнадцать лет службы, холост и очарован Натаном.

– Что вас привлекает в отшельнической жизни?

– Пустота.

Джеймс напряг слух, заслышав первые ноты «Try a little tenderness»,[5] донесшиеся из-за перегородки, и отхлебнул глоток пива «Michelob». Белые усы из пены добавили ему несколько лишних лет.

– Пустота на меня тоску нагоняет. Предпочитаю полноту.

– Это всего лишь видимость.

– Для вас все фальшивка?

– Нереальность вещей означает не их ничтожество, а то, что их можно использовать.

– Уточните.

– Осознание пустоты освобождает нас от коллективного отчуждения. Оно может побудить к уходу от мира, но служит также и для того, чтобы изменять вещи. Пустота – это не точка зрения, не перспектива, это исходная точка всех перспектив.

– Это метод, – сказал Музес, потерявший нить разговора.

– Иллюзия – основа нашего ремесла. К нам потому и обращаются, что вещи не таковы, какими кажутся.

Официантка принесла тарелки. Джеймс набросился на свой стейк, как на подозреваемого. За несколько минут Натан узнал, что Джеймс любит пиво, мужчин, блюз и мясо.

– Вы взглянули на дискотеку Галан?

– Она оказалась страстной любительницей блюза, – сказал Джеймс. – Я обнаружил у нее даже старые виниловые диски Сэма Кука.

– Чем для вас является эта музыка?

– Истоком всего – ритм-энд-блюза, рок-н-ролла, соула, попа, рэпа…

– Я имею в виду, что выражает блюз?

– Красоту обыденности, страсть, жизнь. В отличие от рока, который призывает к бунтарству, или от рэпа, который подстрекает к ненависти. С чего вдруг эти вопросы? Вы никогда не слушаете музыку?

– Слушаю. Музыку природы.

– Должно быть, вы там, на своем острове, от скуки загибаетесь.

– Он взял с собой «Антологию бельгийских анекдотов», – подала голос Сильви, которой надоело играть роль мебели.

Джеймс снизошел к ней наконец и удостоил взглядом. Она этим воспользовалась:

– Знаете, почему у бельгийских гомосексуалистов вечно шею сводит?

– Нет.

– Потому что они целуют друг друга в губы, когда трахаются.

Музес расщедрился на улыбку и вновь сосредоточился на своей тарелке.

– Все это не стоит хорошего куска говядины!

– А что кроется за куском говядины?

– Что?

– Прежде чем он попал в вашу тарелку, было искусственное осеменение, серийное выращивание, накачивание гормонами и антибиотиками, концлагерная доставка на бойню, массовый забой, разделка, хранение в холодильнике, складирование, опять перевозка, опять хранение в холодильнике, жарка. Через несколько часов он присоединится к тоннам сточных вод, которые сбрасываются в море.

– С такой точки зрения, конечно, не очень-то аппетитно.

– Я вам предлагаю другую. Моя жена свела меня с одним племенем на Борнео. Пунаны. Они кочевники, живут в гармонии с природой. Берут от нее только то, в чем нуждаются, землю не возделывают, живут собирательством и охотой. Охотник убивает свою дичь отравленной стрелой из духовой трубки, тут же мастерит заплечный мешок из листьев и лиан и возвращается с добычей на стоянку. Все остальное выменивают. У них только одно божество – лес.

– Нельзя же сейчас жить, как они. Мы слишком далеко ушли вперед.

– Мы утратили наши рефлексы, инстинкты, нашу основную природу. Они запрятаны в глубине нас и до такой степени забыты, что простой вид леса или животного вызывает страх. Изначальный дух, вот что я пытаюсь обрести во время своего отшельничества.

– А пока нам надо найти трех женщин, – сказала Сильви.

– Метод тот же. Представь себе все, что кроется за видимостью. Воспользуйся ирреальностью, и ты приблизишься к истине.