затхлых помещениях университета, вместо того чтобы дышать свежим воздухом. Я, как видите, открыто не противился ни ее, ни вашей воле, а сделал так, что меня прогнали оттуда после того, как я в последний раз прилюдно заявил о своем уважении к вам. Вы часто говорили, что я должен стать таким же умным, как вы, чтобы самому решать свою судьбу. А уж в учености я сегодня не испытываю недостатка.
— В отличие от хитрости, которой обладает даже самый последний крестьянин! — прошипела она. — Как ты можешь отказаться от единственного пути, для которого годишься?
— Кто сказал, что нет иного пути?
— У тебя больная нога! — воскликнула она.
— Ну, тогда бы я погиб в первом же сражении.
— Но твой талант...
— Кто сказал, что он у меня есть? Вы вдалбливали в меня теологию, ругаясь, чертыхаясь и даже отвешивая оплеухи. И я провалил ваш замысел не по своей глупости и не из-за лени, а из-за кучки профессоров, против которых я бессилен.
Она в отчаянии всплеснула руками. О, если бы она только могла схватить его и встряхнуть так, чтобы в его голове все стало на свои места и он вернулся бы к своим обязанностям.
— Все было хорошо, пока рядом с тобой не появились бездельники вроде Кристиана. Слава богу, что ты в таких хороших отношениях со двором. Может, Луи или Бланш смогут тебе помочь.
Теодор усмехнулся.
— Вы что, еще не поняли, что мой план удался потому, что я увлек за собой на гибель и наследников трона? Сегодня, София, у короля настоящий праздник.
— Да что ты все про короля говоришь? Я не понимаю! Как связаны между собой король и университет и...
Она не смогла договорить. В коридоре раздались громкие шаги. Дверь распахнулась, и в душную комнату потянуло свежим воздухом.
— Теодор! — властно вскричал Кристиан, не обращая внимания на то, что его друг лежал в постели, являя собой жалкое зрелище. В его голосе не было и намека на легкомыслие, зато он был наполнен ужасом. — Теодор, ты должен сейчас же бежать из Парижа. Я думал, они не управятся так скоро... Но я только что слышал, что они собираются схватить тебя!
— Кто? — взволнованно спросила София.
— Люди короля, разумеется! — быстро ответил Кристиан.
— Но ведь это же невозможно... И куда ему бежать? Где жить, как не здесь? Ведь Теодор — ученый!
Кристиан горько усмехнулся.
— Сейчас уже нет! Поймите же наконец! Там, у городских ворот, сжигают не только книги. Десять парижских мужчин приговорены к сожжению, потому что их подозревают в том, что они придерживаются учения Амальрика Венского, который с сегодняшнего дня считается еретиком. И в Амьене происходит то же самое. Теодор должен бежать. Это вопрос его жизни и смерти.
Изидора попыталась накормить обессиленного юношу горячим супом. Несмотря на уговоры остальных, она не могла отказаться от того, чтобы дать ему это последнее подкрепление. В бегах ему понадобятся силы. Катерина сидела позади него и поддерживала, чтобы он не подавился. Перед этим она с мольбой обратилась к Кристиану:
— Ты ведь пойдешь с ним? Ты ведь не оставишь его одного?
Кристиан выдержал ее взгляд и серьезно кивнул. Будто в подкрепление своей клятвы, он взял ее руку и легко поцеловал ее.
«Значит, он все-таки ее любит, — подумала София, — и даже готов ради любви спасти ее любимого брата и помогать ему во всем».
То, что она, по крайней мере, в этом не ошиблась, было приятно. Пока Теодор глотал укрепляющий суп, она беспокойно ходила по комнате, а потом схватила Кристиана за руку и вывела его в коридор.
— Я до сих пор не понимаю, что произошло, но я дам вам денег, чтобы хватило на первое время! — сказала она и впервые за весь день почувствовала себя полезной. Она передала ему тяжелый мешок, взятый в долг у Исаака Моше. Предназначение этих денег менялось уже во второй раз.
Кристиан не поблагодарил Софию, а молча посмотрел на нее. Она даже почти надеялась, что он засмеется своим рокочущим смехом и докажет, что он — насмешник и бездельник и нет в мире никакого порядка. Но он молчал.
— Проклятье! — вырвалось у нее. — Проклятье!
Она схватилась за голову, будто ей стало плохо. Она с самого утра была на ногах, ничего не ела и не пила.
Кристиан, который, прижав мешок к себе, уже повернулся обратно к двери, заботливо вернулся к ней и вздохнул.
— Я спрашиваю себя, как вы могли навлечь такое на Теодора... и на себя, — печально сказал он. — Вы ведь так начитанны и так талантливы. И вы очень красивая женщина — вам когда-нибудь говорили это?
Она быстро опустила руки.
— Прекратите болтать чепуху!
— Это не чепуха, — убежденно ответил он. — Конечно, вы не так прелестны, как некоторые молодые девушки. Но у вас правильные черты, лицо открытое и чистое. Губы мягкие и пухлые. А взгляд ваших светлых глаз такой живой, такой ищущий, а иногда такой потерянный и грустный.
— Прекратите! — снова воскликнула она.
— Я понимаю, чего хочет Теодор, — невозмутимо продолжал он. — Но я знаю, что вы задумали для него карьеру, которую сами не можете сделать потому, что родились женщиной. Я знаю, что он не просто перечеркнул ваши планы, но отрезал вас от мира ученых, от королевского двора. Мне жаль вас.
Он подошел еще ближе, требовательно, как раньше, когда подшучивал над ней или пил за ужином вино. Она никогда не могла признаться себе в мягкой тоске и сейчас спрятала ее под непроницаемым взглядом.
Но Кристиан не обращал на это внимания, притянул ее к себе, не грубо, по-мужски, а мягко, как друг, и невинно, потому что им двигала не страсть, а доброта. Это было так убаюкивающе, что София даже забыла, почему считала его бездельником и лентяем. Его объятие было крепким, уверенным и здоровым. В нем не чувствовалось ни колебания, ни стыда, ни принуждения, будто его подталкивала незнакомая безудержная сила. Он прикасался к ней, потому что хотел этого, и делал это без стыда и сожаления. У нее пересохло во рту, в горле появился ком, а когда глаза наполнились слезами и слезы повисли на ресницах, она подумала, как же хорошо, когда тебя вот так обнимают, и как горько, что до Кристиана этого никто не делал. Он ласково поцеловал ее в лоб, несмотря на то что ее кожа больше не была молодой и гладкой. Она хихикнула, потому что не знала, что сказать, целиком поглощенная желанием прижаться к нему еще крепче и забыть в его объятиях об ужасе последних нескольких часов. Но она почувствовала его сопротивление, вызванное не тем, что он не хотел этого, а тем, что амулет, который он постоянно носил на шее, соскочил и упал на пол. Она как следует и не разглядела, что выпало из него. Это было что-то белое. Кристиан поспешно нагнулся и закрыл амулет.
— Что вы там носите? — спросила она, и короткое волшебство, окутавшее ее, испарилось.
Его губы уже не были мягкими, а скривились в насмешливую улыбку.
— Я ведь уже говорил — корм для моей крысы.
— А почему вы так быстро нагнулись — не хотели, чтобы я разглядела, что там внутри?
Он пожал плечами и промолчал. Она быстро вытерла то место, куда он ее поцеловал, — о, она поступила как старая, плаксивая баба, бросилась на грудь мужчине, про которого думала, что он любит ее дочь Катерину и ради нее готов помочь несчастному Теодору выбраться из города.
Она уже хотела сказать ему, как сильно она жалеет о проявленной слабости, но Кристиан, взяв мешок с деньгами, уже вышел из комнаты.
В коридоре он столкнулся с Катериной.
— Мы слишком долго ждали! — отчаянно вскричала она. — Четыре рыцаря стучат в ворота! Они
