эмиссара мертвых.

Посланник к живым — это ребенок, с рождением которого всякая женщина продлевает в себе тень мужчины или его силы, влитой в нее. В этом случае ребенок занимает то главенствующее место, которое предназначалось силе мужчины. Стоит женщине принять семя, как мужчину, участника зачатия, тотчас выставляют за дверь мира матерей.

Эмиссар мертвых — это самоубийство, после которого будущий мертвец хочет возвращаться к живым в виде призрака. Эта виновность, это отмщение, эта бесконечная боль навсегда отравляют мир, который он покидает.

Ребенок, мертвец — это всегда тень.

Дочь горшечника по имени Дибутад жила в Коринфе, она любила юношу, который отличался божественной красотой. Ему предстояло идти на войну. Во время последней ночи, которую они провели вместе, она отказала своему возлюбленному в объятиях. Не подарила ему даже поцелуя. Взяла в левую руку масляный светильник. Поднесла к нему поближе. Взяла в правую руку погасший уголек из жаровни. Подошла к ложу. Не стала обнимать живое тело, которое однако выказывало все признаки вожделения. Сделала другое: обвела углем его тень на стене, возле которой он лежал.

Некогда во Франции бытовал странный обычай, который называли «танцем сожаления». Искатель руки девушки, которая ему отказала, должен был в день ее свадьбы с другим протанцевать с новобрачной перед всеми собравшимися.

Предварительно на полу залы расстилали ковер, а поверх него одеяло, чтобы полностью заглушить топот.

После того как молодая жена исполняла этот бесшумный танец с отвергнутым поклонником перед гостями, перед своим мужем в праздничном наряде, ей уже запрещалось видеться с ним.

«Тишина» словно бы упраздняла любовный акт, символом которого был «танец сожаления», беззвучный, как сон.

Макс Брод[162] рассказывает, что однажды Кафка, пришедший домой после полудня, нечаянно разбудил отца, задремавшего на диване в гостиной. Тот испуганно вздрогнул. Франц Кафка поднял руку, чтобы успокоить отца, на цыпочках прошел по комнате и шепнул ему:

— Не просыпайтесь, папа, считайте, что я вам приснился.

«Оксфорд» буквально означает брод для быков.

В гостинице приходилось называть у стойки вымышленное имя. Сложность, составлявшая основу моей жизни, заключалась в том, чтобы не забыть это придуманное имя, которое я сообщал хозяину гостиницы. Приходилось твердить себе: «Я — битва за брод с таинственным перевозчиком. Она — фальшивая смерть».

— Но она ведь жива!

— Да.

— Тогда зачем утверждать, что ее больше нет?

— Мне стыдно, что я выдал ее за мертвую.

— А как же я? Ты что же — собираешься сказать ему, что я умер?

— Да, но это не ложь, ты действительно умер.

Самолет снижается над Неаполем. Я внезапно просыпаюсь. Мне снилась Касилия Мюллер. Снилось, будто я прибыл в Барселону. Выходил из самолета. Поднимался по лестнице. И Касилия отворяла мне дверь.

Ей восемнадцать лет.

— Ой, какой ты старый! — говорит она мне вместо приветствия.

И обнимает меня. Она не замужем. Она очень красива. Мы едим. Едим много. Вокруг нас масса народу. Я рассказываю ей, что заснул в самолете и видел ее во сне.

— Это естественно. Ты же и ехал ко мне, — откликается она.

Кто-то звонит в дверь. Звонок очень долгий, непрерывный, пронзительный.

— Странно, — говорит Силли. — Я никого не жду. Пойду открою. А ты сиди, не беспокойся. Съешь еще что-нибудь.

Возвращается она бегом, глаза испуганные.

— Там твоя мать!

Я подхожу к двери. Мама ждет меня на лестничной площадке. Похоже, настроение у нее неважное. На ней плащ и маленькая меховая шапочка. Она недовольно говорит:

— Сколько же можно ждать, я ведь хотела выйти с тобой.

Я торопливо натягиваю пальто. Потом начинаю обматывать шарф вокруг шеи. Но мама внезапно бросается со всех ног бежать вниз по лестнице: она увидела кота и жутко испугалась. Она бежит слишком быстро. И слишком громко кричит. Я отказываюсь догонять ее. Сажусь на корточки. Беру в руки лицо кота. Прижимаюсь лбом к его лбу.

— О, мой друг!

Он кладет свою лапку мне на ладонь.

— О, моя бархатная лапка!

Франсуа Понтрен, могильщик парижского кладбища Невинных, за тридцать лет работы предал земле 90107 тел. Кроме того, что он опускал в яму каждое тело и засыпал его землей, он еще вел скорбный список усопших, занося гусиным пером в свою регистрационную книгу имя каждого из них. Бывают такие тусклые жизни. Все имущество Франсуа Понтрена составляли лопата, маленький клочок земли, горшочек чернил, гусиное перо, нож и желтая регистрационная книга. Сам он умер в 1572 году, и нес его к могиле кто-то неизвестный, и вписал его имя в регистр тоже неведомо кто.

Я приехал в Лилль в четверг 10 октября 2002 года, к концу дня. Я вышел из здания вокзала. Небо было голубое. Стояла хорошая погода. Я зашагал по улице, к ее началу. Приоткрыл дверь церкви Святого Маврикия. Вошел, окунулся в тишину и полумрак. Посмотрел большие почерневшие картины, все одинаково неразличимые. Сел на скамью.