Свершилось чудо! Других объяснений нет.
Единственный раз в моей жизни Бог услышал меня. Он или Ганеша, один из двух.
— Вы не можете так поступить. — Впервые в голосе Элинор звучит волнение. — Бы не можете так просто отказаться от свадьбы, которую я организовала для вас. Создала для вас.
— Я могу.
— Это крайне значительное событие! Приглашены четыреста человек! Это важные люди. Мои друзья. И для благотворительности…
— Что ж, передай им мои извинения. Элинор делает несколько шагов в сторону Люка, и я понимаю, что ее трясет от ярости.
— Если ты это сделаешь, Люк, обещаю — ты больше не услышишь от меня ни слова.
— И прекрасно. Идем, Бекки.
Он тянет меня за руку, и я спешу за ним, споткнувшись о ковер.
Лицо Элинор снова передергивает судорога, и я, к крайнему своему изумлению, испытываю к ней нечто вроде сочувствия. Но за порогом ее квартиры это чувство как рукой снимает. Довольно мы с моими родителями натерпелись от Элинор. Она получила то, что заслужила.
Изрядно оглушенные, мы в молчании спускаемся по ступенькам. Люк подзывает такси, дает водителю адрес, и мы забираемся внутрь.
Только квартала через три мы решаемся взглянуть друг на друга. Люк очень бледен, его слегка трясет.
— Не знаю, что и сказать, — выдавливает он. — Не могу поверить, что я это сделал.
— Ты был великолепен, — твердо говорю я. — Она сама до этого довела.
Люк серьезно смотрит на меня:
— Бекки, мне очень жаль, что так получилось со свадьбой. Я знаю, как ты ждала ее. Я все устрою. Обещаю. Просто скажи — как.
Я не отвожу от него глаз, а сама лихорадочно соображаю. Ладно. Это нужно проделать очень осторожно. Неверный шаг — и все обрушится мне на голову.
— Так… ты все еще хочешь пожениться? Я имею в виду — в принципе?
— Конечно, хочу! — У Люка потрясенный вид. — Бекки, я люблю тебя. Еще больше, чем прежде. Я никогда еще не любил тебя так сильно, как сейчас, когда ты, ни секунды не колеблясь, принесла для меня такую немыслимую жертву.
— Жертву? А, ты о «Плазе»! Да, — спохватываюсь я, — да, ты попросил многого. И… к слову о… свадьбах…
Я никак не могу заставить себя произнести это. Будто устанавливаю последнюю карту на вершине целой пирамиды. Это нужно сделать наверняка.
— Как бы ты отнесся к тому, чтобы пожениться… в Оксшотте?
— Оксшотт? Превосходно. — Люк закрывает глаза и откидывается на спинку сиденья.
Я даже теряю дар речи. Все встало на свои места. Чудо совершено — и совершенно.
Мы едем по Пятой авеню, я выглядываю из окна машины, внезапно увлеченная окружающим миром, и впервые замечаю, что настало лето. Что сегодня прекрасный солнечный день. Что в витрине «Сакс» — новая коллекция купальников.
Такое чувство, будто я очень долго ходила с тяжелым грузом на спине и совсем позабыла, каково это — ходить выпрямившись. Но вот тяжесть сброшена, и я могу расправить плечи, могу вновь радоваться жизни. Конец месяцам в царстве ночных кошмаров. Теперь я могу спать спокойно.
18
Только мне это не удается.
Честно говоря, я вообще не сплю.
Люк уже давно отрубился, а я все смотрю в потолок, и мне не по себе. Что-то здесь не так. Просто я не могу определить, что именно.
На первый взгляд все превосходно. Элинор исчезла из жизни Люка — и на здоровье. Мы можем пожениться дома. Мне не надо волноваться из-за Робин. Мне вообще не из-за чего волноваться. Будто большой шар вкатился в мою жизнь, единым махом опрокинув все плохие кегли и оставив только хорошие.
Мы устроили замечательный праздничный ужин, откупорили бутылку шампанского и выпили за дальнейшую жизнь Люка, за свадьбу и друг за друга. Потом начали обсуждать, куда отправимся на медовый месяц, я напирала на Бали, а Люк требовал Москву, и мы затеяли одну из тех почти до истерики веселых перепалок, какие происходят у людей, переживших сильное напряжение. Это был чудесный вечер.
И мне полагается быть совершенно счастливой. Но я лежу в постели и счастливой себя почему-то не чувствую. Вспоминаю всякие мелочи. Как Люк выглядел сегодня вечером. Пожалуй, он был слишком возбужден. Слишком ярко блестели глаза.
А как мы оба смеялись — будто маньяки какие-нибудь. Словно не могли остановиться.
И еще. Какой вид был у Элинор, когда мы уходили. И мой разговор с Аннабел несколько месяцев тому назад.
Я должна чувствовать себя победительницей. Отомщенной. Но… не чувствую. Что-то здесь не так.
Наконец, часа в три утра, я выскальзываю из постели, отправляюсь в гостиную и набираю номер Сьюзи.
— Привет, Беке, — растерянно говорит она. — А у вас там который час? — Я слышу звуки английской утренней телепрограммы и даже, кажется, чмоканье Эрни. — Мне так жаль, что я тебе вчера закатила эту сцену. Мне так потом было тяжело…
— Ничего. Если честно, я это заслужила. — Я переминаюсь с ноги на ногу на холодном паркете, плотнее закутываюсь в халат. — Сьюзи, послушай. Люк крепко поругался с матерью. И отменил свадьбу в «Плазе». Мы сможем пожениться в Оксшотте.
— Что? — вопит Сьюзи. — Этого быть не может! Фантастика! Беке, а я так волновалась! Я и вправду не знала, как тебе теперь быть. Ты, наверное, по потолку танцуешь! Наверное…
— Ну да. в некотором роде.
— Что значит — в некотором роде? — в замешательстве переспрашивает Сьюзи.
— Я знаю, что все утряслось. Знаю, что это фантастика. — Я туго наматываю на палец поясок халата. — Но почему-то… это получается не очень фантастически.
— Что ты имеешь в виду? — Я слышу, как Сьюзи приглушает звук телевизора. — Беке, объясни толком.
— На душе скверно, — быстро говорю я. — Чувствую себя так… будто выиграла — а выигрывать не хочется. То есть, конечно, все получилось, как я и хотела. Люк разобрался с Элинор, он заплатит организатору свадьбы, мы можем пожениться дома… С одной стороны, все великолепно. Но с другой…
— С какой другой? Нет здесь никакой другой стороны!
— Есть. По крайней мере… я так думаю. — Я рассеянно грызу ноготь на большом пальце. — Сьюзи, я беспокоюсь за Люка. Он прямо коршуном налетел на мать. А теперь твердит, что никогда больше не будет с ней разговаривать…
— Ну и что? Разве это плохо?
— Не знаю. А разве нет? — Несколько мгновений я разглядываю стену. — Сейчас Люк в эйфории. А если у него возникнет чувство вины? Если в будущем это ударит его так же сильно? Знаешь, Аннабел, мачеха Люка, как-то сказала, что, если я попытаюсь отсечь Элинор от его жизни, это причинит вред и ему.
— Но ты и не отсекала Элинор от его жизни, —замечает Сьюзи. — Он сам это сделал.
— Может, он сам себе вред и причинил! Может, это… как если бы он себе руку отрубил, или еще что- нибудь.
— Круто!
— И теперь там зияющая рана, которую никто не видит, и там все загниет, и однажды гнойник Прорвется, и гной…
— Беке! Я завтракаю.
— Ой, извини. Я просто за него волнуюсь. С ним какой-то непорядок. И еще… — Сама не верю, что
