засаде на охотников из племени Оленей… Томаса беспокоили планы Джанни. Иезуит последовал за боевым отрядом индейцев и видел, как мимо берега проплыло сперва пустое каноэ, а потом — еще два с преследующими его воинами. И тогда он отправился в противоположном направлении, надеясь найти загнанного человека еще живым.
Тагай еще раз поднес к губам фляжку.
— Но как я не утонул? Олень утащил меня на глубину. Я не мог подняться обратно.
— Именно олень и привел меня к тебе. Иначе я не увидел бы тебя в воде. Ты всплыл на поверхность, и мне удалось вытащить тебя, даже не опрокинув лодку. Мне показалось, что ты умер. Но когда-то я был священником у рыбаков в Португалии, так что немного знал, что делать в таких случаях. Когда ты изверг из себя воду, то потерял сознание. И я продолжал считать, что ты вот-вот умрешь от переохлаждения.
— Но я жив. — Тагай поднял трясущуюся руку и изумленно посмотрел на нее. — Боги меня пощадили.
— Господь тебя спас, — поправил его Томас, — и любовь Иисуса Христа. Его не напрасно называют Спасителем. Ибо разве Он не ходил по водам? Я пришел сюда в подражание Его любви. Господь привел меня сюда, возможно, именно для этого — чтобы спасти тебя.
— Так ты ради этого приплыл сюда, Томас Лоули? Не для того, чтобы увезти назад оки королевы?
И внезапно вместе с этим простым вопросом к Томасу пришло понимание. Казалось, на мгновение мир озарила молния, оставившая после удара ровное пламя — такое, как этот костер. Томасом Лоули двигало не дело иезуитов, не Христова работа, не жажда его господина получить руку Анны Болейн в качестве оружия. Все это были лишь предлоги, прятавшие истинную причину, по которой он оказался здесь, даже от него самого.
— Если честно, я приехал ради Анны Ромбо.
И, произнося эти слова, Томас почувствовал себя так, словно с его глаз сорвали пелену. Истина предстала перед ним — ясная, незапятнанная. Истину составили те несколько мгновений, когда Томас видел Анну. Начиная с того самого первого, когда эта девушка парила над землей, когда она проплывала мимо него, следуя за тележкой, покидающей покоренную Сиену… И потом, когда она рванулась вперед, чтобы помешать своему брату сжигать еретиков в Тауэре. Допрос в том же Тауэре, когда она наложила свои исцеляющие руки на его колено, прогоняя мучительную боль. А какое душевное страдание он испытал, когда смотрел, как она проплывает мимо горловины бухты Сан-Мало, и думал, что больше никогда ее не увидит…
Так немного встреч, так мало времени для обращения.
«Но разве Апостол Павел не уверовал в единый миг, ударом молнии, по дороге в Дамаск?»
Молния вонзилась в противоположный берег реки, и ее ветвящийся огонь стал для Томаса подтверждением этих мыслей.
Молодой человек, сидевший по другую сторону костра, услышал его слова и воспринял прозвучавшую в них истину. Странное чувство поднялось в нем — немного похожее на волну, которая захлестнула его в убежище под перевернутым каноэ, когда он услышал, как Черный Змей говорит об Анне. Девушка пробуждала в этих двух мужчинах совершенно разное желание. И благодаря этому различию Тагай внезапно вспомнил о своем собственном.
Он с трудом поднялся.
— Анна. Я должен… должен найти ее. — Он сделал несколько неуверенных шагов. — Где я?
В следующую секунду Томас уже был рядом с ним.
— Сядь, друг. Не думаю, чтобы тебе сейчас удалось далеко уйти.
— Но ей угрожает страшная опасность!
— Садись, и мы обсудим, как ей лучше помочь. Тагай подчинился. Томас снова вручил ему фляжку, а потом из кармана плаща достал кусок пресной лепешки с кусочками сухих плодов, которую туземцы испекли на камнях. Поначалу Тагай давился, но потом ему удалось проглотить немного. Жуя, он рассказал о том, что ему удалось подслушать.
Томас с трудом справился с желанием немедленно последовать примеру Тагая: влезть в каноэ и отправиться на помощь Анне. Однако иезуиту едва удалось пересечь реку и добраться до этого места. В темноте, с человеком, который только что едва не утонул, плыть будет невозможно.
Стараясь дышать ровно, чтобы успокоиться, Томас проговорил:
— Нам надо дождаться рассвета, когда ты немного оправишься. Тогда, возможно, мы сумеем добраться на этой лодке до твоей деревни.
Тагай смотрел на реку так, словно увидел ее в первый раз. Молния снова осветила дальний берег.
— Подожди, — сказал он. — Мы на северном берегу?
— Да. Я вытащил тебя примерно на середине реки. Мы не можем вернуться на остров: ведь там находится отряд воинов.
— Но это значит, что мы на земле тахонтенратов, моего народа! — Тагай посмотрел вверх по течению, словно его взгляд способен был пронизать стены дождя и ночную тьму. — Вдоль этого берега идут наши тропы, по которым посланцы доставляют вести всему нашему племени, которое рассеяно по здешним краям. Нам надо только найти такую тропу. И мы сможем добежать до деревни.
Тагай начал приподниматься. Но даже руки Томаса, которую тот мягко положил на плечо молодому человеку, оказалось достаточно, чтобы усадить его обратно.
— Сегодня ночью тебе не пройти и ста шагов. Засыпай и молись, чтобы у тебя хватило сил подняться с солнцем. — Когда Тагай попробовал возражать, Томас добавил: — Она ведь с твоим племенем, не так ли? Неужели она не будет в безопасности до утра?
Тагай неохотно кивнул. Увы, англичанин прав: нынешней ночью ему далеко не уйти. И он ничем не поможет Анне, если погибнет, пытаясь отыскать тропу в темноте.
— Тогда — с рассветом, — объявил Тагай. Он растянулся на земле и, уже засыпая, пробормотал: — Мы побежим ей на помощь.
Томас улыбнулся и, вытянув ногу, начал растирать больное колено. Ему необходимо было прикосновение исцеляющих рук Анны, но даже ее чудесным пальцам не удалось бы вернуть ему те далекие годы, когда он способен был бегать. Как бы плохо ни умел иезуит управлять каноэ, это было единственным средством для него уйти отсюда.
Дрожа от холода, Томас смотрел на плащ, которым укрылся Тагай, — сначала с завистью, а потом со смирением. Иисус учит благотворить. Свернувшись по другую сторону костра, иезуит подумал, что заснуть ему не удастся. Он находился во власти изумления и острой потребности поразмыслить над словами, которые возникли вокруг его видений, связанных с Анной. Однако старый солдат недооценил своей усталости. Вскоре они уже дуэтом храпели у потрескивающего костра, и великолепный, ясный рассвет наступил и ушел незаметно для них обоих.
Тагай воспользовался последними угольками, чтобы поджечь табак, который еще оставался сырым, несмотря на все усилия его просушить, и загорелся не сразу. Когда это наконец случилось, индеец бросил горящие кусочки листьев на камень Доннаконны, вдохнул сладкий дым и пробормотал молитву.
Когда он открыл глаза, Томас уже снова стоял перед ним. Он вернулся от каноэ.
— Это был оки моего дяди, — объяснил Тагай, поднимая камень, покрытый необычными ровными полосками. — Дух, который приносил ему удачу. Я попросил благословения моему пути.
— Запах похож на ладан, который мы возжигаем в церкви — Томас вдохнул аромат и улыбнулся. — И воздействие он оказывает похожее. А что до благословения… Не уверен, что твой Доннаконна и Святой Христофор, которому только что молился я, сильно отличаются друг от друга.
Тагай выпрямился.
— Это ты от всех отличаешься. Ты не похож ни на одного священника твоей веры, с которыми я встречался до сих пор.
— Но я не священник, Тагай. Я — иезуит. Я принес обеты моему ордену, но не был посвящен в сан.
— Ну что ж.
Тагай посмотрел на черные с проседью волосы иезуита, на светло-голубые глаза — и вспомнил еще одну причину, по которой не считал Лоули похожим на священника: то чувство, с которым тот говорил об Анне.
