В октябре – ноябре 1929 года на Нью-Йоркской бирже произошел крах котировок акций и наступил период Великой депрессии. Всеобщее процветание, царившее в Бурные двадцатые, навсегда кануло в лету. Многие богатые семьи разорились. Недавние мультимиллионеры выбрасывались из окон своих особняков. Суровые, требующие аскетизма времена неизбежно затронули все области жизни, в том числе и культуру, положив конец беззаботности и веселью предшествующего десятилетия. Короткие юбки, неумеренность в употреблении алкоголя, сексуальная изощренность и эротика в кино и литературе вышли из моды.

После смерти Стеллы огни в особняке Мэйфейров на углу Честнат и Первой улицы потухли, чтобы никогда больше не вспыхнуть с прежней силой. Зал, в котором стоял открытый гроб с телом Стеллы, освещали лишь свечи. А когда вскоре после сестры умер убивший ее на глазах у множества гостей Лайонел, прощание с ним проходило уже не в доме, а в нескольких кварталах от него, в зале похоронного бюро на Мэгазин-стрит.

В течение полугода после смерти Лайонела из комнат особняка постепенно исчезли купленные Стеллой произведения современного искусства, ее изысканная мебель и неимоверное число пластинок с записями блюзов, джазовых композиций и музыки в стиле регтайм. Все, что не поместилось в обширных мансардах и на чердаке дома, было просто выброшено на улицу.

Благообразная обстановка и предметы обихода Викторианской эпохи, бережно хранимые в кладовых со времен потери Ривербенда, заполнили жилые помещения дома. Ставни со стороны Честнат-стрит были заперты, окна больше не открывались.

Однако все эти перемены были вызваны отнюдь не прощанием с Бурными двадцатыми и не Великой депрессией.

Фамильная фирма «Мэйфейр и Мэйфейр» давным-давно изъяла свои непомерные капиталы из железных дорог и с биржевого рынка. Еще в 1924 году Мэйфейры избавилось от обширных земельных владений во Флориде, чтобы более выгодно поместить свои средства. Земли в Калифорнии, однако, где ожидался значительный рост их стоимости, оставались в собственности семейства. Миллионы долларов были обращены в золото и швейцарские франки, вложены в добычу южноафриканских алмазов и множество других прибыльных предприятий. Таким образом, капиталы Мэйфейров не только не были утрачены, но, напротив, постоянно росли, и семья оказывала финансовую помощь многим друзьям и, конечно же, дальним родственникам, которые потеряли все, что имели.

Тот факт, что Мэйфейры с готовностью одалживали деньги тем, кто в них нуждался, позволил им в свою очередь заметно расширить свои связи в политических и иных кругах общества и тем самым обеспечить семье более надежную защиту от любого постороннего вмешательства в ее внутренние дела.

Ни один полицейский офицер не получил возможности допросить Лайонела Мэйфейра относительно причин, побудивших его застрелить Стеллу. Через два часа после ее смерти он уже был в числе пациентов частной лечебницы, где вскоре доктора лишь устало кивали головами и клевали носом, слушая его бесконечные стенания и рассказы о том, что по дому на Первой улице разгуливает дьявол и что малышка Анта пускает его в свою постель.

– Да, он был там с Антой, я сам видел. Это повторялось снова и снова, много раз. А мамы рядом не было, понимаете, никого не было. Только Карлотта, постоянно ссорившаяся со Стеллой. Вы даже представить себе не можете, что там творилось! Крики, хлопанье дверей. Наш дом был полон осиротевших без материнского присмотра детей. Моя сестра Белл только плакала, вцепившись в свою куклу. А Дорогуша Милли, бедняжка Милли, без конца молилась в темноте на боковой террасе и перебирала четки, качая головой. А Карлотта все старалась занять в доме мамино место, но у нее ничего не получалось. Да в сравнении с мамой она просто безмозглый оловянный солдатик. Стелла впадала в истерику и швыряла в нее чем ни попадя, крича при этом, что сестре не удастся запереть ее в четырех стенах.

Взрослые дети – вот мы кто! Я приходил к ней и заставал там Пирса – и это средь бела дня! А он… Он был с Антой! Я постоянно встречал его рядом с ней. Я видел их вместе в саду. И она знала об этом, все это время знала, что он с Антой. И позволяла такому происходить!

А Карлотта спрашивала, неужели я допущу, чтобы он завладел ею. Что я мог сделать? Если даже она не в силах была его остановить. Я видел, как они пели в саду, Анта бросала в воздух цветы, а он заставлял их парить над землей. И такое случалось не раз и не два. Ее смех до сих пор звучит у меня в ушах. Она смеялась совсем как Стелла. А что делала мама? Нет, вы не понимаете! Не можете понять! Полный дом великовозрастных детей! А все потому, что мы не знали, что такое зло! А мама знала? А Джулиен знал?

Вам известно, почему Белл умственно неполноценна? Виной всему инбридинг! Да и Дорогуша Милли тоже. Знаете ли вы, что Дорогуша Милли дочь Джулиена? Да-да, я это точно знаю. Бог мне свидетель, она его дочь. И она тоже видит дьявола, но лжет, что это не так. Уверен, она тоже его видит.

«Оставь ее в покое, – твердила мне Стелла. – Это не важно». Я знаю, что Милли могла его видеть. Могла! Для этого приема они ящиками таскали шампанское. Много, много ящиков. А Стелла танцевала наверху под свои пластинки и только просила, чтобы я вел себя пристойно и не портил всем вечер. Святые Небеса! Да разве они не понимали, что происходит?

А вся эта болтовня Карлотты о том, что Стелла должна уехать в Европу! Неужели кому-то по силам заставить Стеллу хоть что-то сделать? Да и что бы изменилось, даже если бы Стелла оказалась в Европе? Я пытался поговорить с Пирсом. Схватил его за горло и сказал, что заставлю выслушать меня. Если бы мне не помешали, я его тоже бы пристрелил. Господи всемогущий! Ну почему они мне помешали?!! «Да как вы не понимаете, теперь Анта в его власти! Неужели же все вы слепы?» – кричал я им. А теперь ответьте мне вы: неужели все они и вправду слепы?