Возможно, его смущали их отношения с Джулиеном, возможно, он придерживался чуть более пуританских взглядов, чем остальные любовники Джулиена.

Но он, безусловно, был единственным любовником Джулиена, о котором мы знаем, что он сделал собственную профессиональную карьеру.

Каково бы ни было объяснение, он познакомился с Мэри-Бет Мэйфейр в конце 1897 года, и описание этой встречи в Сторивилле, полученное от Ричарда Ллуэллина, – единственное, которым мы располагаем. Мы не знаем, действительно ли они сразу полюбили друг друга, как утверждает Ллуэллин, зато нам известно, что Мэри-Бет и Дэниел начали часто появляться в обществе вместе.

Мэри-Бет было к тому времени около двадцати пяти лет, и она проявляла чрезвычайную самостоятельность. Не секрет, что малышка Белл – ребенок таинственного шотландского лорда Мэйфейра – родилась не совсем полноценной. Очень милая и дружелюбная, она явно была не способна научиться простейшим вещам и всю жизнь реагировала на происходящее очень эмоционально, как четырехлетний ребенок, – во всяком случае, так в дальнейшем говорили ее родственники, которым не хотелось использовать слово «слабоумная».

Все знали, конечно, что Белл не подходила на роль главной наследницы легата, так как она не могла выйти замуж. В то время родственники обсуждали эту проблему совершенно открыто.

Другим предметом разговора служила еще одна семейная трагедия – разрушение плантации Ривербенд, поглощенной рекой.

Дом, построенный Мари-Клодетт еще до начала века, был сооружен на кусочке земли, выступающем в реку, и где-то около 1896 года стало ясно, что река вознамерилась забрать себе этот участок. Перепробовали все, но изменить что-либо оказалось невозможным. Пришлось построить неподалеку дамбу, а затем все-таки покинуть дом, земля вокруг которого медленно уходила под воду; однажды ночью дом обрушился в топь, и через неделю от постройки и следа не осталось, словно ее никогда и не было.

Для Мэри-Бет и Джулиена это явилось, несомненно, настоящей трагедией. В Новом Орлеане много говорили о том, что они консультировались с инженерами, пытаясь отвратить неминуемое. Во всех обсуждениях принимала участие престарелая мать Мэри-Бет, Кэтрин, которой не хотелось переезжать в Новый Орлеан – в дом, построенный для нее много лет назад Дарси Монеханом.

В конце концов Кэтрин пришлось накачать успокоительным, чтобы перевезти в город, но, как уже говорилось ранее, она так и не оправилась от потрясения и вскоре совсем обезумела – бродила вокруг дома по саду, вела бесконечные разговоры с Дарси, повсюду разыскивала свою мать, Маргариту, и то и дело выворачивала содержимое всех комодов в доме в поисках вещей, которые она якобы потеряла.

Мэри-Бет терпела ее, тем не менее однажды все-таки повергла лечащего врача в ужас, высказавшись, что она рада сделать для матери все, что угодно, но не находит старуху с ее болячками «особо занятной», и хорошо бы дать матери какое-нибудь лекарство, чтобы та вела себя потише.

Джулиен присутствовал при этом и, естественно, счел происходящее очень забавным и разразился приступом смеха, от которого всем стало неловко. Однако он отнесся с пониманием к потрясенному доктору и объяснил тому, что самая большая добродетель Мэри-Бет – всегда говорить правду, каковы бы ни были последствия.

Если Кэтрин и дали «какое-то лекарство», нам ничего об этом не известно. Примерно с 1898 года она начала выходить на улицу, тогда была нанята молодая мулатка, просто чтобы ходить за ней следом. Кэтрин умерла в постели, в задней спальне особняка на Первой улице, в 1905 году, в ночь на 2 января, если быть точным, и, насколько нам известно, ее смерть не была отмечена какой-либо бурей или еще каким-нибудь необычным явлением. Она пролежала в коме несколько дней, как рассказывали слуги, а когда умерла, возле нее были Мэри-Бет и Джулиен.

15 января 1899 года в церкви Святого Альфонса прошла роскошная свадьба: Мэри-Бет вышла замуж за Дэниела Макинтайра. Интересно отметить, что до этого времени семья молилась в церкви Нотр-Дам (одной из трех французских церквей прихода), но для свадьбы была выбрана ирландская церковь, и впоследствии Мэйфейры посещали все службы в церкви Святого Альфонса.

Дэниел, видимо, был в дружеских отношениях с ирландско-американскими священниками прихода и не скупился на пожертвования. Кроме того, одна из его родственниц примкнула к сестрам милосердия, преподававшим в местной школе.

Поэтому можно предположить с большой долей вероятности, что идея перехода к ирландской церкви принадлежала Дэниелу. Также мы можем быть почти уверены, что Мэри-Бет была безразлична к подобным вещам, хотя и посещала церковь со своими детьми, внучатыми племянниками и племянницами; впрочем, верила она или нет, неизвестно. Джулиен никогда не посещал церкви, за исключением свадебных церемоний, похорон и крестин. Он, по-видимому, тоже предпочитал церковь Святого Альфонса более скромной французской Нотр-Дам.

Свадьба Дэниела и Мэри-Бет была организована, как уже говорилось, на широкую ногу. В особняке на Первой улице устроили грандиозный прием, на который съехались родственники даже из Нью-Йорка. Тут же присутствовали и малочисленные родственники Дэниела. Молодые, как свидетельствует архив, были очень влюблены и очень счастливы, и веселье продолжалось глубоко за полночь.

В свадебное путешествие пара отправилась в Нью-Йорк, а оттуда в Европу, где молодожены прожили четыре месяца, прервав свою поездку в мае, так как Мэри-Бет уже ждала ребенка.

И действительно, 1 сентября 1899 года родилась Карлотта Мэйфейр, спустя семь с половиной месяцев после свадьбы родителей.

2 ноября следующего года, 1900-го, Мэри-Бет родила Лайонела, своего единственного сына. И наконец, 10 октября 1901 года она родила своего последнего ребенка – Стеллу.

Все эти дети были, разумеется, законными отпрысками Дэниела Макинтайра, но в целях выяснения истины возникает один вопрос: а кто был их настоящим отцом?

Неоспоримые доказательства, в виде медицинских записей и фотографий, указывают, что отцом Карлотты Мэйфейр был Дэниел Макинтайр. Карлотта не только унаследовала зеленые глаза Дэниела, но и его красивые вьющиеся светлые волосы.

Что касается Лайонела, у него тот же тип крови, что у Дэниела Макинтайра, и также имелось сходство с отцом, хотя больше он походил на мать, унаследовав ее темные глаза и «выражение лица», что стало заметнее с возрастом.

А вот Стелла, судя по ее группе крови, зарегистрированной в медицинском заключении 1929 года, когда был произведен поверхностный осмотр трупа, никак не могла быть дочерью Дэниела Макинтайра. Мы знаем, что эта информация стала известна ее сестре Карлотте. Фактически разговоры о том, что Карлотта попросила экспертов сделать анализ крови, и привлекли внимание Таламаски.

Излишне, наверное, добавлять, что у Стеллы не было никакого сходства с Дэниелом. Наоборот, она походила на Джулиена и своей хрупкостью, и черными вьющимися волосами, и блестящими, если не сказать сияющими, темными глазами.

Так как в нашем распоряжении нет группы крови Джулиена, как нет сведений, что таковая когда-либо определялась, мы не можем добавить к делу эту важную улику.

Стелла могла родиться от любого из материнских любовников, хотя нам не известно, был ли у Мэри-Бет любовник за год до рождения второй дочери. Все сплетни о любовниках Мэри-Бет появились, по сути, в более поздние годы, но это может означать только то, что со временем Мэри-Бет начала менее тщательно скрывать свои связи.

Одним из возможных кандидатов на отцовство был Кортланд Мэйфейр, второй сын Джулиена, юноша исключительной привлекательности, которому в год рождения Стеллы исполнилось двадцать два. (Его группу крови мы в конце концов узнали в 1959 году, и она вполне подходит.) Он часто наезжал в особняк на Первой улице, так как учился на юриста в Гарварде вплоть до 1903 года. То, что он глубоко симпатизировал Мэри-Бет, знали все, как знали и то, что он неизменно проявлял интерес к наследницам легата.

К несчастью для Таламаски, Кортланд в течение всей своей жизни был очень скрытным и осторожным человеком. Даже собственные братья и дети считали его затворником, не терпящим любых пересудов вне семьи. Он любил читать и слыл гением по инвестициям. Насколько нам известно, он никому не доверял. Даже самые близкие ему люди дают противоречивые версии того, чем Кортланд занимался, когда и почему.

И только одну черту Кортланда все оценивали одинаково: он был предан своему делу, постоянно