голодного или масло для этой лампы.

Карлотта подошла ближе.

– Он сумеет найти в твоих же собственных мыслях такой ответ, который больше всего тебя устроит и поможет ему обрести над тобой власть. Он сплетет вокруг тебя такую густую паутину лжи, что сквозь нее ты никогда не увидишь ни единого проблеска истины. Он нуждается в твоей силе и потому скажет и сделает все, чтобы ее получить. Разорви эти путы, дитя мое. Ты самая сильная из всех. Разорви цепь и отправь его в ад, ибо для него нет места на этой земле. И нигде больше не найдет он силы, сравнимой с твоей. Ведь ты – его создание! Неужели ты не понимаешь, что он – творец твоего дара. Ради появления на свет столь могущественной ведьмы, как ты, он заставлял совокупляться брата с сестрой, дядю с племянницей, сына с матерью… Да-да, не удивляйся, бывало и такое. Иногда он терпел поражения на этом пути, но уже в следующем поколении продолжал начатое и стократ восполнял потерю. И разве значили для него хоть что-то Анта или Дейрдре, если впоследствии он мог получить Роуан?!!

– Ведьма? Я не ослышалась? Вы произнесли именно это слово?

– Да. Все они были ведьмами и колдунами. Разве ты до сих пор этого не поняла? – Карлотта пристально вглядывалась в лицо Роуан. – Твоя мать, мать твоей матери, ее мать… – и так далее. И Джулиен, этот порочный и жалкий Джулиен, чьим сыном был твой отец, Кортланд… Та же участь ожидала и меня, но я взбунтовалась.

Роуан так сильно сжала в кулак пальцы левой руки, что ногти глубоко впились в ладонь, и удивленно уставилась на Карлотту, которая, словно не замечая этого взгляда, продолжала:

– Инцест, моя дорогая, далеко не самый тяжкий из их грехов, хотя и служит для них одним из главнейших средств продолжения рода и умножения силы – с его помощью они очищают кровь и из поколения в поколение обеспечивают рождение все более могущественной ведьмы. А род Мэйфейров корнями уходит в такую глубь веков, что истоки его теряются где-то в далекой истории Европы. Но об этом пусть тебе расскажет англичанин. Он знает историю лучше меня. Я имею в виду того джентльмена, который пришел под руку с тобой в церковь. Попроси его назвать имена кукол, которые лежат в этом сундуке. Ему они хорошо известны.

– Я не могу больше оставаться в этой комнате, – прошептала Роуан. Она резко повернулась, чтобы уйти, и луч света от лампы скользнул по площадке лестницы.

– Ты знаешь, что это правда, – спокойно произнесла Карлотта за ее спиной. – В глубине души ты всегда сознавала, что внутри тебя таится зло.

– Я не согласна с вашим выбором слов. Вы говорите о потенциальной готовности творить это зло.

– Что ж, в твоей власти покончить с этим. Ты обладаешь большей силой, чем я, а значит, сможешь гораздо успешнее бороться с ним. Точнее, с ними…

Она протиснулась мимо Роуан, царапнув ее подолом платья, и направилась к лестнице, сделав знак Роуан следовать за собой.

Едва Карлотта открыла вторую выходившую на площадку дверь, в нос Роуан ударил такой отвратительный запах, что она едва не задохнулась и невольно попятилась. Однако быстро взяла себя в руки, сделала глубокий вдох и следом за ним несколько глотательных движений. Она знала, что только так можно будет вытерпеть эту вонь.

Подняв повыше лампу, она увидела, что узкое помещение, в которое они вошли, представляет собой нечто вроде кладовой, забитой склянками и бутылками. Они стояли на самодельных полках и были заполнены густой темной жидкостью, в которой плавало нечто полуразложившиеся и отвратительное на вид. Запах химикатов и спирта не мог заглушить мерзкую вонь гниющей плоти. Невыносимо было даже представить, что произойдет, если кто-то разобьет или откроет хоть одну из этих емкостей.

– Они принадлежали Маргарите, – пояснила Карлотта, – матери Джулиена и Кэтрин, моей бабки. Тебе нет нужды запоминать всех. Их имена ты найдешь в книгах, хранящихся в соседней комнате, и в тех, что стоят в библиотеке на первом этаже. Однако ты должна знать вот о чем. Маргарита превратила эти склянки в хранилище жутких кошмаров. Позже, открыв их, ты сама в этом убедишься. И еще. Если не хочешь неприятностей, сделай это сама, без свидетелей. Подумать только! Она, целительница, – и такие ужасы!.. Целительница! – Это слово Карлотта повторила с таким презрением, будто плюнула кому-то в лицо. – Она обладала не меньшим даром целительства, чем ты, умеющая сшивать и заживлять даже самые страшные раны или излечивать от рака. Но, вместо того чтобы избавлять от недугов страждущих, занималась вот этим!.. Поднеси-ка поближе лампу.

– У меня нет желания смотреть на это сейчас.

– Вот как? Но ты же врач, если не ошибаюсь? Разве тебе не приходилось производить вскрытие покойников любого возраста? Ты и сейчас этим занимаешься. Или я не права?

– Я хирург. Я оперирую людей, чтобы спасти их и продлить им жизнь. И не хочу видеть…

Роуан оборвала себя на полуслове и уставилась на самый большой сосуд, жидкость в котором еще не до конца утратила свою прозрачность и позволяла увидеть, хоть и не очень отчетливо, что внутри плавает какой-то округлый предмет. Он напоминал… Нет, это невозможно! Внутри сосуда находилась голова человека! Роуан отпрянула, как от ожога.

– Расскажи мне, что ты видела.

– Ну почему, зачем вы меня мучаете? – тихо спросила Роуан, не в силах отвести взгляд от склянки, от темных полуразложившихся глаз, плававших в жидкости, от волос, напоминавших морские водоросли. Наконец она отвернулась и прямо взглянула в лицо Карлотте: – Я видела, как сегодня похоронили мою мать. Чего вы от меня хотите?

– Я уже объяснила.

– Неправда, вы мстите мне за то, что я приехала, хотите наказать за желание узнать правду и за то, что я расстроила ваши планы…

По лицу Карлотты скользнула мимолетная усмешка.

– Как вы не понимаете? – продолжила Роуан. – Ведь я осталась там совсем одна и хочу познакомиться наконец со своими родственниками. Вам не удастся подчинить меня своей воле.

Ответом ей было молчание. От жары, духоты и вони Роуан едва не теряла сознание и не знала, долго ли еще сможет выдержать весь этот кошмар.

– Именно так вы поступили с моей матерью? – Голос ее зазвенел от бессильной ярости. – Вы заставляли ее делать то, что было нужно вам?

Она попятилась, как будто гнев отталкивал ее от Карлотты. Пальцы, сжимавшие лампу, напряглись почти до белизны, хотя стекло так нагрелось, что терпеть становилось невмоготу.

– Все, хватит! – воскликнула она. – Я ухожу отсюда!

– Бедная девочка, – заговорила наконец Карлотта. – Да, в этом сосуде действительно мужская голова. Рассмотри ее получше, когда придет время. И все остальное в этой комнате тоже.

– Но все они давно разложились, сгнили и ни на что уже не годятся! Если вообще годились хоть на что-нибудь. Я хочу поскорее выбраться отсюда!

И все же она не удержалась и напоследок, дрожа от ужаса, еще раз взглянула на сосуд. В полупрозрачной жидкости виднелся широко открытый рот, почти безгубый, внутри которого сверкали белизной два ряда зубов; студенистая масса глаз поблескивала, отражая свет лампы. Зажав рукой рот, Роуан перевела взгляд на соседнюю склянку. В ней что-то шевелилось… Черви! Печать на крышке была сломана…

Роуан выскочила из комнаты и, закрыв глаза, прислонилась к стене, по-прежнему сжимая в руке лампу. Кровь стучала в ушах, и в какой-то момент Роуан показалось, что она больше не выдержит и ее стошнит прямо здесь, на площадке лестницы, на глазах у старухи. Как сквозь вату она услышала шаги Карлотты, которая медленно прошла мимо нее и теперь спускалась по ступеням.

– Иди вниз, Роуан Мэйфейр, – окликнула ее Карлотта. – Погаси лампу, но прежде зажги свечу и принеси ее сюда.

Роуан постепенно приходила в себя. Она провела рукой по волосам, откинула их с влажного лба, потом, изо всех сил борясь с новым приступом тошноты, направилась в спальню. Все ее движения были замедленными, как во сне. Поставив на столик лампу – как раз в то мгновение, когда ей показалось, что пальцы больше не вынесут жара, – она поднесла руку к губам, чтобы хоть чуть-чуть унять боль, потом взяла свечу и сунула ее в отверстие колпака, стараясь не коснуться раскаленного стекла. Как только вспыхнул