что, если мы поможем ей в этой борьбе? Есть ли хоть малейшая надежда разорвать цепи наследственности? Покинет ли когда-нибудь призрак эту семью, подобно тому как покидает горящий дом много веков обитавшее в нем привидение?

Все время, пока я записывал свои соображения, меня упорно преследовали воспоминания о возникшем перед глазами видении. Это существо обладало незаурядной силой и способностью к воплощению. До сих пор мне не доводилось сталкиваться со столь мощным призраком. Тем не менее образ его не был целостным – он как бы складывался из отдельных фрагментов.

Насколько я знаю по опыту, столь явственно способны проявляться только призраки людей, умерших совсем недавно. Так, например, призрак погибшего в бою летчика в тот же день посетил гостиную сестры, и после она призналась, что отчетливо видела даже следы грязи на его ботинках.

Что же касается призраков тех, кого уже много лет нет в живых, то они редко когда кажутся осязаемыми.

Духи, лишенные телесной оболочки, могут вселяться как в живые, так и в мертвые тела. Но чтобы они обладали способностью являться по собственной воле и в одном и том же облике, причем столь отчетливо и едва ли не во плоти…

А этому существу, похоже, нравилось показывать себя. Да, каждое воплощение, пусть даже оно длилось всего лишь доли секунды, доставляло ему удовольствие. Вот почему его видели столь многие. К тому же в своем общении с ведьмой этот призрак не пользовался обычной в таких случаях безмолвной речью, равно как не принимал облик, доступный лишь ее внутреннему зрению. Напротив, ему каким-то образом удавалось обретать столь плотную материальность, что обыкновенные люди не только видели его, но иногда даже слышали его голос. Если хватало сил, он способен был даже вскрикнуть или улыбнуться.

Итак, в чем же состоит первостепенная задача этого существа? В том, чтобы постоянно накапливать энергию, которая позволила бы ему сделать свои проявления все более отчетливыми и продолжительными? А что означает его проклятие, процитированное в письме Петира: «Я буду пить вино и есть мясо, я буду по-прежнему ощущать тепло женщины даже тогда, когда от тебя не останется и костей»?

И наконец, почему призрак оставил меня в покое сейчас, почему он не мучает меня и не пытается вовлечь в свои игры? Чью энергию использовал он в последний раз – Дейрдре или мою? (Откровенно говоря, мне довелось увидеть не так уж много призраков. Я не принадлежу к числу сильных медиумов. А если быть совсем уж точным, то любое из привидений, представавших передо мной прежде, можно было объяснить причудливой игрой света и тени или моим чрезмерно богатым воображением.)

Возможно, с моей стороны было глупо так думать, но мне почему-то казалось, что, пока я нахожусь вдали от Дейрдре, призрак не способен причинить мне вред. То, что случилось с Петиром ван Абелем, объясняется в первую очередь его поистине выдающимся даром медиума, которым завладел и по своей воле манипулировал демон. А мои экстрасенсорные способности более чем скромны.

Тем не менее было бы поистине роковой ошибкой недооценивать это существо. Вот почему отныне я должен постоянно держаться начеку.

Поезд прибыл в Новый Орлеан в восемь вечера, и практически сразу же после приезда меня стали преследовать мелкие неприятности.

Сначала возле самого вокзала меня едва не сбила какая-то машина, а чуть позже такси, в котором я ехал в отель, чуть не столкнулось с другим автомобилем.

В тесном вестибюле «Роял Корт» на меня налетел пьяный турист и тут же полез в драку. К счастью, рядом оказалась его жена, которой удалось усмирить и с помощью коридорных быстро увести наверх разбушевавшегося супруга. Она, конечно, извинилась за его поведение, однако в память об инциденте на моем плече осталось несколько нешуточных царапин. А ведь я даже не успел оправиться от потрясения, вызванного происшествием с автомобилем, – оно случилось совсем рядом с отелем.

«Опять воображение разыгралось», – подумал я. Однако в тот момент, когда я поднимался по лестнице в свой номер на втором этаже, из-под моей руки выскользнул кусок обветшавших перил, и я с трудом удержался на ногах. Коридорный буквально рассыпался в извинениях.

Часом позже, в то время как я записывал в дневник последние события, на четвертом этаже отеля неожиданно вспыхнул пожар.

Вместе с другими постояльцами мне пришлось почти час провести на узкой улочке Французского квартала. Наконец нам сообщили, что возгорание было незначительным и не причинило большого ущерба. В ответ на мой вопрос о причине пожара растерянный служащий отеля не очень разборчиво пробормотал что-то о мусоре, скопившемся в одной из кладовок, и заверил, что теперь все в порядке.

После долгих раздумий я пришел к выводу, что все произошедшее вполне могло быть досадным совпадением. В конце концов, ни я, ни кто-либо из участников этих мелких инцидентов не пострадал. Все, что мне необходимо в ближайшее время, это спокойствие и хладнокровие. А значит, решил я, следует действовать не спеша, осмотрительно и быть готовым к любым неожиданностям.

Ночь прошла без неприятных сюрпризов, хотя спал я плохо и часто просыпался. Утром, покончив с завтраком, я позвонил нашим детективным агентам в Лондон и попросил их срочно отыскать в Техасе осведомителя, чтобы тот как можно осторожнее выяснил, как там Дейрдре Мэйфейр.

После этого я устроился поудобнее и принялся сочинять длинное послание Кортланду, в котором объяснил, кто я, чем занимаюсь, что такое Таламаска и каковы ее цели и задачи. Я сообщил, что мы наблюдаем за семейством Мэйфейр начиная с семнадцатого столетия, что один из наших агентов в свое время избавил Дебору Мэйфейр от грозившей ей в родном Доннелейте серьезной опасности. Рассказал и о ее портрете кисти Рембрандта, хранившемся в Амстердаме. Далее я объяснил, что нас весьма интересуют потомки Деборы, ибо, насколько мы можем судить, в каждом их поколении находятся люди, обладающие незаурядными экстрасенсорными способностями. Вот почему мы стремимся войти в непосредственный контакт с членами семьи и поделиться своими знаниями с теми из них, кого интересует история рода. Мы также крайне заинтересованы в том, чтобы сообщить необходимые сведения Дейрдре Мэйфейр, которая, как нам кажется, страдает и мучается из-за являющегося ей призрака, которого в прежние времена называли Лэшером. Возможно, это же имя он носит и сейчас.

«Наш агент Петир ван Абель впервые воочию увидел этого призрака в 1600 году, – писал я. – С тех пор его бессчетное число раз встречали возле вашего особняка на Первой улице. Совсем недавно я видел его собственными глазами, правда в другом месте».

Точную копию этого письма я адресовал Карлотте Мэйфейр. Надо признаться, я долго колебался, прежде чем сообщить название и номер телефона своего отеля, но в конце концов решил, что прятаться в данном случае бессмысленно.

Я лично отвез адресованный Карлотте конверт на Первую улицу и опустил его в почтовый ящик перед особняком, а затем отправился в Метэри и собственными руками просунул послание для Кортланда в щель на двери его особняка. Весь обратный путь меня не покидало дурное предчувствие. Вот почему, вернувшись в отель, я не пошел в свой номер. Предупредив дежурного администратора, я отправился в бар, расположенный на втором этаже, заказал себе хорошую порцию «Кентукки»^{28} и провел весь вечер за столиком, смакуя жаркое, потягивая виски и делая записи в своем дневнике.

В маленьком баре, окнами выходящем в прелестный внутренний дворик, было спокойно и тихо. Сам не знаю почему, я сел спиной к окну и лицом к двери, ведущей в вестибюль. Тем не менее чувствовал я себя там вполне уютно, и ощущение дурного предчувствия в душе медленно таяло.

Было, наверное, около восьми часов, когда я вдруг оторвался от своих записей и понял, что рядом со столиком кто-то стоит. Это был Кортланд.

Как уже было сказано, незадолго до своей поездки я завершил работу над повествованием о Мэйфейрах. Мне пришлось внимательно изучить множество портретов, в том числе и фотографий Кортланда. Однако совсем не о них я вспомнил, едва встретившись взглядом с живым Кортландом.

Улыбавшийся мне высокий темноволосый мужчина был едва ли не точной копией Джулиена Мэйфейра, умершего в 1914 году. Отличия были мелкими и совершенно незначительными. Чуть крупнее глаза, чуть темнее волосы, чуть менее жесткая складка рта… И тем не менее передо мной словно воскрес Джулиен. Но вдруг в одно мгновение улыбка сделалась неестественной, превратилась в маску.

Все эти соображения пронеслись у меня в голове, пока я предлагал Кортланду сесть за столик.

На нем был льняной костюм, очень походивший на мой, бледно-лимонного цвета рубашка и галстук