Придя в себя, он задышал тяжело и часто. Идиот! Проклятый болван! Столько он готовился к их встрече, столько сочинил слов, которые собирался ей сказать, оттачивал их в уме, добиваясь их убедительности и неоспоримости… О, Господи… О, ад и все дьяволы… Он поверить не мог в то, что натворил.

Он не увидел ее в упор. Сделал вид, что не знает ее. Может быть, она не поняла этого… Может быть, и она поступила так же? Может быть, после этого бесконечного танца он сможет подойти к ней и объясниться и она поймет его.

Но он посмотрел на нее, и сердце замерло в его груди, и все изящные слова исчезли из памяти.

Танец, наконец, кончился. С.Т. предложил руку герцогине. На какое-то мгновение ему показалось, что она двинется к дальнему концу ряда, но кто-то из дам позвал ее, и С.Т., воспользовавшись случаем, провел герцогиню к ее приятельнице.

Ли прижалась щекой к резному дубу панелей коридора, где она спряталась после танца. Танцевать и веселиться она больше не могла, а видеть, как он смотрит мимо нее, будто ее не существует, было для нее невыносимо.

Она не знала, чего ждала. Объяснения в любви? Сеньора на коленях пред ней? Возможность сказать ему, что она о нем думает?

Лжец! Лицемер! Предатель, кокетливый петух, весь разодетый в зеленое с золотом, с небрежно завязанными на затылке и даже напудренными для приличия волосами, которые так и сверкают в свете свечей.

О-о, все эти ночи, которые она провела без сна, в тревоге за него, думая, что с ним, думая, какая ему грозит опасность. Все эти утренние часы, когда сердце поднималось к горлу, едва они заговаривали с кузиной Кларой о свежих газетах. Что пишут новенького? Какие светские сплетни? Не поймали ли какого- нибудь грабителя на дорогах? Ах, да, такая скука. Нет, пожалуй, ей не хочется сегодня идти в театр.

И потом однажды объявление о его поимке, прощении и прибытии в Лондон. Она ждала.

Ну, почему она допустила, чтобы это так ранило ее? Она ждала любви, нет. Она ни на секунду не верила ему. Она знала, что он из себя представляет. И все-таки, когда Сильверинг и все, что осталось от ее жизни, сгорело перед ее глазами, она повернулась и положила к его ногам свое сердце и все свое существо. Почему он не шел?

Она, действительно, ненавидела его. Ненависть, казалось, заполнила ее жизнь: она все еще ненавидела Джейми Чилтона в его логике, и Голубку Мира, и всех этих глупых девчонок, которые пришли к ней и сказали, что мистер Мейтланд послал их к ней, потому что она знает, что им делать.

Конечно, она знала. Очень легко оказалось заставить голубку назвать свое настоящее имя, легко предсказать, что могущественный Клэрбери примет обратно наследницу такого значительного состояния, куда бы та ни убегала.

У Сладкой Гармонии тоже была семья, готовая с радостью принять ее обратно и сделать все, лишь бы избежать скандала. Ли пристроила и Честь; она постаралась, чтобы все девушки, которых секта Чилтона сделала бездомными, могли где-то устроиться… Но она не простила. Она ненавидела каждую из них.

А больше всего она ненавидела С.Т. Мейтланда. И себя за то, что была такая дура, за то, что страдала, страдала, страдала.

Ей не надо было приходить на этот бал. Конечно, С.Т. должен был быть на нем, овеянный своей легендарной славой. Она слышала о Воксхолле… явился туда в своей маске, индюк надутый, он даже притащил с собой Немо и напугал до смерти всех дам. А ведь волк — это не попугай, чтобы развлекать этих визгливых куртизанок. Тем более, что С.Т, знал, как реагирует Немо на женщин. Надо было Ли остаться дома у кузины, как она делала все эти месяцы… ожидая, надеясь, ненавидя.

Она испугалась, очень испугалась того, что с ней произойдет. Она чувствовала, что превращается в зловредного черного паука, запрятавшегося в свою щелку и глядевшего оттуда на мир, презирая всех и вся за то, что у них было то, чего не было у нее.

Кто-то шел по коридору. Она услыхала, как открылась дверь и звуки отдаленной музыки стали громче. Она почти решила убежать, не в силах отвечать на любые самые доброжелательные вопросы о ее самочувствии, но это привело бы к новым, более подробным расспросам. Так что она осталась на месте, повернувшись к двери в холл, гордая и надменная.

— Ли? — мягко произнес он, и при звуке его голоса ее подбородок поднялся выше, а спина стала еще прямее, пальцы сомкнулись на краю стола, до боли крепко.

Сеньор вышел из тени на свет. Ли яростно глядела на него, мечтая только об одном — чтобы убить его взглядом. Но он остановился на месте, живой, сверкающий, в мягком свете люстры над головой.

— Я хотел тебя увидеть, — тихо сказал он. Она высоко держала подбородок.

— Прошу прощения? — спросила она ледяным голосом.

— Я хотел тебя видеть, — повторил он, — Я… не знаю почему я не пришел.

Она просто стояла и смотрела на него, подавляя подступающее жжение в глазах. Когда слезы были уже готовы пролиться, она резко отвернула лицо в сторону.

— Ты слышала, что меня простили? — спросил он.

— По-моему, это известно всем, — напряженно ответила Ли.

Он замолчал. Она уставилась на угол стола, рассматривая на его полированной поверхности отражение своего лица.

— Ли, — сказал он странным голосом, — не окажешь ли ты мне честь…

Он не договорил. Она посмотрела вверх. Он глядел на нее, как будто ожидая, что она скажет. Когда она посмотрела ему в глаза, он отвел взгляд, как будто был чем-то смущен, и неуклюже наклонил голову.

— Я больше не танцую сегодня, спасибо, — деревянным голосом ответила она, — У меня болит голова.

Он опустил глаза на кисточки, украшавшие эфес его парадной шпаги, перебирая пальцами плетеный шелк.

— Я вижу, — сказал он, — сожалею.

Он коротко поклонился, повернулся и исчез в тени неосвещенного коридора.

Ли сглотнула. Плакать она сейчас не могла. Слез было недостаточно для ее страдания.

С.Т. явился на Брук-стрит на следующий день. Он должен был это сделать. Должен был. Он стоял в холле, пока его визитную карточку понесли наверх к Ли, губы его были сжаты, глаза смотрели строго перед собой на пятую ступеньку лестницы. Он повторял про себя, что он собирается ей сказать.

Во время этого ожидания он почувствовал, как покидает его мужество. Дворецкий провел его наверх. Пока слуга провозглашал: «Мистер Мейтланд», С.Т. стоял в дверях гостиной и пытался разглядеть Ли среди визитеров, сидевших на составленных в кружок стульях. Но встала и встретила его у дверей маленькая пухленькая женщина.

— Я миссис Пэттон, — пробормотала она, когда после многозначительной паузы возобновился общий разговор. — Моя кузина еще не спускалась.

С.Т. склонился к ее руке. Кружево его манжет падало бледной пеной.

— Я счел за честь выразить свое почтение, — произнес он нейтрально строгим тоном, неуверенный, однако, как примут его с его сомнительной репутацией в этом респектабельном доме. — Боюсь, что я вам неизвестен.

Но кузина Ли, миссис Пэттон, только с любопытством посмотрела на него и прошептала:

— Так входите и познакомьтесь со всеми, — на ее круглом пице появились лукавые ямочки. — Хотя ваша любопытная репутация опередила вас. Мы все безумно хотим встретиться с мистером Мейтландом. Уверена, что Ли не упоминала, что знакома с вами, иначе я бы заставила ее представить вас, сэр, нашему дому.

— Да, я много потерял, что до сих пор не представлен вам, — вежливо сказал он. Она улыбнулась.

— Вы, наверное, встретили Ли во Франции? Несчастное дитя, она почти ничего не писала нам оттуда, — она наклонилась к нему. — Ей столько досталось. — Она продолжала, понизив голос, — это было так благородно со стороны подруги ее матери, как ее имя? — да, миссис Льюик-Харет, увезти ее для перемены обстановки после всех этих трагедий. Мне грустно, что я не смогла сама этого сделать, но я должна была родить моего маленького Чарльза. Боже мой… Это было слишком тяжело для такой молодой девушки, все это вынести… Бедняжка, я плакала над ней. И так долго отсутствовать! Больше года! Мы получили только одно письмо из Авиньона. Полагаю, что она не могла заставить себя писать. А потом этот пожар… Это