вулканические скалы и черные гряды, и слепая кобыла, хоть и спотыкалась, но все-таки шла по дороге, которая временами напоминала узкую каменистую тропу. Пока С.Т. был собран, не расслаблялся, он не позволял себе чувствовать, что его укачивает, и гнал все неприятные ощущения. Не раз он слезал и шел пешком, взяв лошадь под уздцы, когда дорога становилась особенно тяжелой. Чтобы отвлечься, он стал учить кобылу. Он крепко держал поводья в левой руке, пропустив их между пальцев так, что даже малейшее движение посылало сигнал. Он все время говорил с ней, тихо, ласково, то повышая, то понижая голос, словами упреждая рывок поводьев.

Маленькая полузрячая кобыла оказалась очень сообразительной, быстро привыкла к звуку и запаху волка — ведь Немо бежал следом; она успокоилась и с готовностью постигала науку: поворачиваться слегка влево в ответ на падающий тон, вправо — на повышающийся, даже раньше, чем он натянет вожжи. Он с удовлетворением видел, что это помогает ей двигаться. Вместо того, чтобы спотыкаться, заваливаться на сторону, когда ее то и дело дергают за поводья, при объезде камней и рытвин, — она чутко отзывалась на подсказку хозяина и успешно обходила препятствия, которые сама не могла заметить. Уже через полдня пути лошадь отважно шла, отпущенная на полный повод, чуткие уши напряженно ловили сигналы возницы, спотыкалась она редко. Когда же дорога расширилась и начался ровный, недавно проложенный участок, она с готовностью побежала рысью.

Немо трусил позади кабриолета с весьма довольным видом — ведь теперь они двигались гораздо быстрее. Именно из-за волка С.Т. и выбрал эту боковую дорогу, а не оживленный путь через Лион и Дижон. Во Франции еще была свежа память о волках-людоедах — «Чудовищах Жеводана», которые, по слухам, унесли не менее трех дюжин человеческих жизней всего десять лет назад. Немо, конечно, обычно старался не попадаться на глаза людям, но чем более безлюдной была местность, которую они пересекали, тем легче ему было спрятаться при необходимости.

Что случится, когда им придется взять с собой волка в самое сердце Франции, оказаться на людных дорогах, — об этом Ли еще не мог заставить себя думать.

К вечеру, по его подсчетам, они проехали расстояние втрое больше того, что могли пройти пешком. Спина его ныла от напряжения — ведь ему приходилось сидеть, наклонясь вперед, выдерживая тряску экипажа. Голова его болела. Был холодный осенний вечер. Не доезжая до Обена, он остановил кабриолет и взглянул на Ли.

— Не хотите ли поужинать сегодня за настоящим столом?

Она кивнула:

— Это неплохо.

Он спрыгнул на землю и подозвал Немо. Волк, задыхаясь, выбежал откуда-то сбоку, перескочив через кусты, и с восторгом приветствовал хозяина. С.Т. повел его в сторону от дороги, туда, где росли сосны, и, побродив немного, нашел волку местечко у поваленного дерева. Встав на колени, он руками сгребал опавшую хвою, сооружая для него некое подобие лежбища. Немо кружился рядом, рыл землю лапами, а потом удовлетворенно упал и, свернувшись, уткнул нос в свой пушистый хвост, посматривая на С.Т. через эту лохматую занавеску.

С.Т. жестом приказал ему оставаться на месте. Немо поднял голову. Когда С.Т. шел обратно, он знал, что волк смотрит ему вслед. Он не был абсолютно уверен, что Немо не сойдет с места до его возвращения, но надеялся, что волк хорошо обучен, чтобы не убежать, по крайней мере, если что-то необычное привлечет его, как тогда, когда стая волков сманила его с собой из Коль дю Нуар.

Он вернулся к экипажу, отряхивая пыль и грязь с рукавов. Сев в кабриолет, он сделал глубокий вдох, борясь с тошнотой, охватившей его, как только кабриолет тронулся с места. Ли искоса взглянула на него.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она. Он не собирался признаваться ей в дурноте. Только не ей, нет уж, спасибо. Он попытался уверенно улыбнуться.

— Я безумно голоден. В Обене непременно должен быть постоялый двор.

Она пристально посмотрела на него. С.Т., сцепив зубы, гнал вперед.

Как и все гостиницы во Франции, темные и грязные, «Белая Лошадь» могла похвалиться хорошей кухней. Еду выбирала Ли: суп, кари, жареная куропатка, свежий салат-латук, мангольд, пшеничный хлеб и целая гора масла. Он видел, что после нескольких недель, проведенных на черством черном хлебе и сыре, она с удовольствием принялась за ужин.

Сам С.Т. был не столь весел. Плохое самочувствие не торопилось оставлять его. Он сидел молча, ел только суп, а на десерт — печенье и яблоко, запив небольшим количеством вина. Даже счет на девятнадцать ливров — безжалостно завышенный, ведь столько они истратили на всю еду, начиная от Ла Пэр, — не стоил того, чтобы его оспаривать. Он заплатил, не торгуясь, а затем стал пить маленькими глотками кофе, глядя в темное окно.

— Вы хорошо себя чувствуете? — внезапно спросила Ли. Он взглянул на нее и отвел глаза.

— Да.

— Может, мы останемся здесь на ночь?

— Если хотите, — сказал он без охоты.

— Я бы предпочла поспать на кровати, а не на земле. Вино было хорошим?

Он снова посмотрел на нее, в этот раз более внимательно, и чуть приподнял брови.

— Вполне приличное, спасибо.

— Интересно, здесь есть шахматы?

— Шахматы? — Он уселся поглубже, внимательно изучая ее. — Ваше настроение становится дружелюбным.

Она отвела глаза.

— Просто любопытно, — сказала она.

Он повернулся к хозяину, говоря на местном диалекте. Общение на нем вызвало определенные затруднения, но после многочисленных вопросов и ответов, переходя иногда на французский, хозяин смог выяснить, что нужно С.Т., и вскоре появилась потертая шахматная доска. Пока С.Т. объяснялся с хозяином, он почувствовал себя лучше. Когда же он получил ящик с фигурами и сильно пахнущую свечу, он устроился поудобнее у стола, напротив Ли, и усмехнулся.

— Вы будете побеждать меня белыми или черными? — спросил он, протягивая два кулака, в которых были спрятаны пешки.

Поколебавшись, она выбрала левую руку. Он разжал руку — там была черная фигура.

— Весьма зловещее начало, — сказал он. — Я уже начинаю выигрывать.

— Многие джентльмены предоставили бы право первого хода… — она осеклась.

— Новичку? — невинно закончил он, понимая, что она хотела воспользоваться преимущественными правами женщины.

— Более молодому партнеру.

— По-вашему, я древний старец.

— Вы гораздо старше меня.

— Мне тридцать три. Почти ровесник Ноя. — Он поставил на место белого слона. — За такую дерзость, боюсь, мне придется рассчитаться с вами так, как вы того заслуживаете. — Он разобрал остальные фигуры и начал расставлять их. — Кстати, можете не бояться, что они понимают английский. Они и французский-то еле знают.

Он двинул вперед ферзевую пешку. Она сосредоточенно уставилась на доску. Не нужно было много времени, чтобы понять, что она бросила вызов опытному игроку, однако ходы его были столь необъяснимы, что ей было трудно оценить его способности. Гостиница постепенно погрузилась в темноту, и только их свеча одиноко проливала озерцо света на стол, за которым они играли, заставляя фигуры отбрасывать на доску длинные тени. В перерывах между ходами Сеньор откидывался на спинку стула, сложив руки на груди, с совершенно спокойным видом. Она начала думать, что они равны по силе. Когда она начала успешно двигать фигуры по своему плану, его игра убыстрилась, ходы стали еще более непонятны, — верный знак того, что он запутался. Она упорно развивала атаку, пока не загнала его в подстроенную ловушку.

— Шах, — сказала она.

Он наклонился вперед, облокотясь на стол.

— Мат, — пробормотал он, делая ход ладьей. Ли осела на стуле.