По тротуару спешил Сэмьюэл, держа соломенную шляпу под мышкой.

— Какой романтичный мужчина! Просто неприлично быть таким красивым. Нет, никто его не обвиняет, он и повода не давал, уверяю вас, но вы не представляете, сколько сердец разбито, миссис Джерард.

Леда заподозрила, что сердце миссис Ричарде — одно из них.

Сэмьюэл так радостно поздоровался с ними, что Леда тут же повеселела. Здесь не носили перчаток, и было так приятно ощущать теплую кожу его руки. Они спустились по лестнице к легкому экипажу, дверцы которого тут же распахнул босоногий гавайец в подобии униформы.

Леда рассмотрела проплывший мимо королевский дворец — красивое, современное здание с башенками и каменными балконами. Потом они въехали под сень странных деревьев, неохотно пропускающих свет.

— Что это? — спросила Леда, уставившись на дерево, казалось, множество белых рожков висит на ветвях.

— Это дерево-рожок, — ответил Сэмьюэл.

— О, а это? — она показала на золотистые грозди цветов, разбросанных на ветвях.

— Это золотое дерево.

Названия говорили сами за себя, ей показалось, что глупо было спрашивать.

Он ничего больше не сказал о растениях, словно не желая разговаривать. И наверняка, его дружелюбность при встрече в отеле — всего лишь дань вежливости по отношению к миссис Ричарде: жена управляющего не должна заподозрить, что брак хозяина имеет изъян.

Леди Кэй он должен был вести в этот новый дом, а не ее, Леду.

Воздух был напоен ароматом сирени и роз. За невысоким, светлым забором, в тени огромных деревьев и вьющихся растений крылись дома.

— Все хорошо? Отель понравился? — резко спросил он.

— О, да.

— У тебя был приличный номер?

— Да, прекрасный.

— Миссис Ричарде оказалась весьма любезна.

— Конечно! Она очень добра и любезна.

Он щелкнул кнутом — лошади перешли на более быстрый бег. Неожиданно, откуда ни возьмись, появились капли дождя — прямо из голубого неба, искрящиеся на ярком солнце.

«Хорошо, — угрюмо подумала она. — Хорошо». Дождь затуманил ее взор. Всего лишь дождь. Который не имел никакого отношения к слезам…

— Это — верхняя гостиная, — сказал Сэмьюэл. Он оглянулся. Леда все еще поднималась по лестнице, теребя в руках зонтик.

— О, нет, — она покачала головой, пройдя мимо него. Свет, проникающий сквозь французские жалюзи, раскладывал белые полосы на полированном деревянном полу. — Нет, по плану здесь должен быть кабинет. Ты помнишь, мы измеряли письменный стол — не помешает ли он открываться двери.

— Я могу поставить стол в мой офис внизу. :

Легкое голубое платье слегка касалось подолом пола. Она отказалась от бюстгальтера из-за жары, мало кто из женщин здесь пользовался ими. В своей широкополой шляпе, с задумчивым взглядом, Леда, казалось, сошла с изящной картины.

— Стол, это все, что мы подобрали для этого кабинета? Оставь комнату для гостиной. Нет смысла делать в ней кабинет. Мне он не нужен.

Она несколько секунд смотрела на солнечные пятна на полу, затем направилась к противоположной двери. Он так и не понял, о чем она думает.

— Вряд ли я буду проводить здесь много времени, — сказал Сэмьюэл.

Леда прошла в соседнюю комнату. Остановилась у окна с наполовину поднятыми жалюзи.

Он последовал за ней, остановился посередине пустой комнаты. За ее силуэтом у окна были видны верхушки деревьев на склоне, долина, море. Корабль стоял на якоре, со своими светлыми палубами он казался сейчас игрушкой.

— Тебе нравится? — спросил он. Она долго не отвечала. Затем сказала, не повернувшись:

— Это — самое красивое место, которое мне когда-либо доводилось видеть.

Он почувствовал облегчение. И боль — глубокую боль в сердце.

Эта комната угловая, куда должен залетать ветер с зеленых холмов и доносить свежесть водопадов — на плане она была обозначена как спальня Кэй. Когда он строил этот дом, он всегда думал о том, чтобы здесь понравилось Кэй.

Но сейчас — сейчас он думал только о том, как он будет здесь лежать с Ледой в широкой кровати, а прохладный ветер будет прилетать с гор и ласкать ее горячее тело и его спину.

— Ты можешь посадить фруктовые деревья. Манго, например.

— Я вчера попробовала манго. Что-то безвкусное, — она издала звук, похожий на смех.

— Тогда папайю. Или просто декоративные кустарники, — он хотел, чтобы она посадила здесь что- нибудь — знак ее будущего, — плимераи быстро растут.

— Тебе они нравятся?

— На них много цветов. И цветы хорошо пахнут. Она посмотрела на него через плечо и повторила:

— Тебе они нравятся?

Да ему совершенно наплевать! Его сейчас занимала, только одно: если он подойдет ближе, то уклонится ли она от прикосновения? Они здесь одни…

Он почувствовал, что его снова парализовало, он не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой. И в то же время чувственное желание не отпускало.

Он видел очертания ее бедер под нежным муслином. И ее грудь.

— Сэр? — прошептала она.

Он ничего не ответил. Видел только ее волосы, представлял обнаженную грудь, полуоткрытые губы. Она повернулась — женственный изгиб качнувшихся бедер…

Он не сдвинулся с места. Его тело словно обернулось камнем…

Но вот пружина сорвалась, он схватил ее за плечи, прижал к белой стене. Шляпа — ленты и перья — упали на пол.

Он целовал ее. Изо всей силы прижимал к стене. Он даже не мог позволить себе глянуть ей в лицо. Ненавидя себя, любя ее, он сдергивал юбки, всем существом ощущая ее женскую свежесть.

Она тяжело дышала, казалось, в ней накипает бессловесное рыдание. Кружево, тесемки, муслин — и чистая кожа под ними. Его руки искали женственные округлые формы. Огонь желания жег его тело, которое уже завладело мягкими бедрами, талией…

Он даже не успел приласкать ее. Он боялся, что она упрется руками в его плечи и оттолкнет его. Он целовал ее резко, грубо, не позволяя ни ответить ему, ни вымолвить хоть слово.

Он быстро расстегнул пуговицы на своей одежде, держа ее одной рукой, зажимая ей рот поцелуем. Затем его мужская плоть устремилась к ее лону. Она вскрикнула…

Он не открывал глаз. Он взял ее — вот так, у стены, на весу, — ее тело в клетке его рук и бедер. Он застонал от страсти, эхо отдалось в пустой комнате.

Удовольствие и чувство вины. Освобождение. И пустота.

Он знал уже эти мгновения. Чувства отбушевали. И наступала пора проклятий.

Ее лоб коснулся стены, ноздри вдыхали свежую краску и соленый воздух. Медленно он ослабил хватку, почувствовал, как спадает напряжение ее мускулов.

Ее ноги коснулись пола. Только сейчас он заметил, что в его пальцах — кружево ее платья.

Он не смотрел ей в лицо. Белый зонтик беспомощно валялся в солнечном треугольнике на полу. Он поднял его, а также свой плащ. Накинул плащ на плечи, повернувшись к ней спиной, чтобы привести в порядок свою одежду.

Услышал шорох. Наверное, она собирает свои юбки, белье, разглаживает, думает о том, как починить, поправить тот урон, который он нанес.

— Извини, — глухо сказал он, боясь посмотреть ей в лицо.

Леда ничего не ответила. Он думал, что она ушла. Повернулся — она стояла у стены в мятой одежде, держа перед собой шляпу. Лицо опущено.