Леда увидела несколько респектабельных дам в столовой отеля, расположенной на веранде с открытыми окнами, с видом на горы с одной стороны и вершинами тропических деревьев с другой. Было очень свободно, и она решила, что здесь можно позавтракать. Гавайский стюард был так радушен, а слуги- китавды в своих безупречных одеждах так добродушны и улыбчивы, и если бы не их затруднения с английским языком, Леда чувствовала бы себя вполне комфортабельно. Никто не разглядывал ее, но несколько морских офицеров и постояльцев отеля, которых она видела вчера, подходили с любезными фразами прежде, чем занять места за своими столиками, уставленными горками бананов, лимонов, апельсинов и гуавой.

Снаружи на деревьях распевали птицы. Легкий ветер залетал из расположенного рядом окна. Она с сомнением посмотрела на жареную рыбу — это оказалась разновидность большой золотой рыбы, которую можно увидеть в домашних аквариумах. Ее принес китайский официант вместо тоста, что она заказала. Леда пыталась объяснить ошибку смущенному слуге, когда позади него показался Сэмьюэл.

По сравнению с низким китайцем он казался очень высоким.

— Возьми это, — сказал он коротко официанту, — прикажи повару обжарить хлеб, мне принеси кофе.

— А! — Официант унес золотую рыбу с поклоном, свидетельствующим о том, что он искренне сожалеет о возникшем недоразумении.

У Леды колотилось сердце. Сэмьюэл сел напротив, не глядя на нее, молча уставился в окно.

Она развернула салфетку на коленях, перебирая ее края пальцами.

— Доброе утро, — наконец, отважилась она. Принесли его кофе. Они оба смотрели, как официант его разливал. Приятный запах донесся до Леды в то время, как она подняла глаза от белого рукава официанта и взглянула в лицо Сэмьюэла.

Он уставился на свой черный кофе, задумчиво сжав рот. Когда официант удалился, он посмотрел на нее с металлическим блеском в глазах.

— Я хочу, чтобы ты уехала.

Это уже не было предложением, как прозвучало вчера и ранило ей сердце. Теперь это был приказ.

— За твоими вещами я пришлю в двенадцать часов, — он посмотрел в сторону, на дветы за окном. — Корабль отплывает в два.

Крошечная птичка залетела в комнату и уселась на край стола. Появился официант, поставил тарелку с тостами, махнул рукой.

— Кыш!

Птичка отважно схватила крошку с тарелки Леды, проскакала по скатерти и улетела.

Леда не могла есть. У нее перехватило дыхание.

Она хотела спросить, в чем виновата. В глубине души она знала, что не сделала ничего плохого. Он просто не хочет видеть ее здесь. Он дал ей это понять вчера. Был груб — вел себя так, как будто она его ненавидит, а их близость в той форме, которую он предлагает, — преступление.

В пустой комнате. У стены.

Она закусила губу, прижав салфетку ко рту.

Голос Сэмьюэла был холоден:

— Капитан организует все. У него будет чек, по которому заплатят в Сан-Франциско. Этого тебе хватит надолго. Ты вольна поехать куда угодно, но я предпочел бы знать, где ты. Если будешь раз в неделю присылать телеграмму в мой офис в Сан-Франциско, я буду знать, — он высунулся из окна, — что ты невредима. И все благополучно.

Маленькая птичка вернулась. Коричнево-оранжевые перышки, белый ободок вокруг глаз. Она казалась почти ручной.

— Ты сделаешь так? — спросил он.

— Да.

Это единственное, на что у нее хватило сил. Только на этот один слог.

— Я желаю тебе… Доброго пути. Не думаю, что смогу подойти на корабль.

Она быстро поднялась.

— Конечно. Нет необходимости. Он тоже встал. На мгновение она позволила себе взглянуть на него, чтобы запечатлеть в памяти то, что невозможно запечатлеть. Он уйдет и можно будет рисовать образ — яркий, совершенный.

В своем сердце она видела иного Сэмьюэла и понимала, что он несчастлив, что это твердое выражение на его лице — маска.

— Что-нибудь еще я могу сделать? — спросил он. Она без слов покачала головой.

— До свидания, Леда, — сказал он. — До свидания. Она уже не могла ответить. Слова не шли из горла. Не поднимая головы, она быстро повернулась и, не без труда найдя проход меж столов, покинула веранду.

Дожен ходил по дому Сэмьюэла, осматривая его. Хозяин стоял на веранде, облокотившись на решетку. Он наблюдал сквозь открытые двери, как Дожен проверяет запоры и ловушки.

Сэмьюэл чувствовал странное удовлетворение каждый раз, когда Дожен пропускал что-либо. Но это бывало редко. Двери-ловушки, которые откроются, только если полоска бумаги будет опущена в нужное место… Был также подземный ход (в основу его легла естественная пещера), который уходил в гору за домом. Обо всем этом Дог жен догадался. Только спросил, как отодвинуть панель, ведущую в подземный коридор.

Шаги Сэмьюэла отдавались гулким эхом в пустых комнатах. Определенная комбинация закрытых и открытых дверей наверху служила ключом. Панель отодвинулась.

Сэмьюэл вернулся на веранду. Он смотрел, как «Кэйси» рассекает волны…

Как легко Леда согласилась. Без колебаний, без вопросов. Она даже не попрощалась.

Он решил, что обдумав все ночью, она пришла к выводу: ей не стоит соблюдать условности. Если бы он смог сдерживаться…

Сэмьюэл закрыл глаза. Рот его мучительно сжался.

Хорошо, что она уехала. Леда отвлекала бы его. Она — уязвима. Люди, которые взяли рукоять Гокуакумы, войдя в его кабинет, которые обнаружили казаритачи, но не сломали ни одну из печатей, — они же могут побывать и в его доме. И они бы обнаружили все тайники, которые нашел Дожен. Он должен признать, что они нашли бы его уязвимое место — Леду.

Она и до сих пор — его боль. Даже сейчас, когда он стоит здесь.

Ниже он слышит тихие голоса трех своих «садовников» — эти люди подобраны им и Доженом, чтобы превратить дом в убежище быстро, незаметно для чужих любопытных глаз.

Сэмьюэл до сих пор испытывал странное чувство при мысли о том, что те друзья, которых Дожен завел среди эмигрантов, — это его японские родственники. И эти кровные связи — более прочные и старые, чем связь между ним самим и учителем. Шоджи — этот бессловесный и покорный слуга — оказался племянником Дожена, присланным специально для служения делу сбережения Гокуа-кумы.

Когда Дожен был один, когда Япония запретила эмиграцию, ему приходилось выбирать из тех людей, кто окружал его. Он готовил Сэмьюэла.

Сэмьюэл облокотился на белый парапет. Вон — бухта Гонолулу, дальше — огромная чаша Жемчужной бухты, рыбные водоемы, кустарники.

Дожен спрячет лезвие. Дом будет приспособлен — на это уйдет сила ин. Сэмьюэл же будет искать охотников — сила уо.

Это все, что знал Сэмьюэл о намерениях Дожена. Именно так японец объяснил ему свои планы.

Лезвие демона. Боже мой! Сэмьюэл сделает все, что потребует Дожен. Как всегда. Но на этот раз — впервые — он утаит от него горькую боль.

Сэмьюэл ничего не сказал, но это было очевидно. Если бы он только знал… Он не украл бы казаритачи вот так, по незнанию, из каких-то своих собственных неясных побуждений. Он никогда не привез бы рукоять сюда — так близко к лезвию. И кто знает, он, может быть, никогда не привез бы сюда Леду.

Он вспомнил тот фальшивый меч, который «нашли» в Лондоне, также пустой тайник за своей плитой. Противники Дожена искали рукоять Гокуакумы еще до того, как Сэмьюэл увидел ее, — другого объяснения