предостережение. На протяжении всей недели он приходил к ней в темноте, и они, не ведая стыда, набрасывались друг на друга, стремясь утолить телесный голод. Сколько бы раз ни соединялись их тела, они не могли насытиться друг другом. Страсть, с которой они отдавались своей любви, была все та же, что и в их в первую ночь в Парадайз-Вью.

Днем все обстояло по-другому: при свете дня Эмма почти не видела Сикандера. Она проводила с детьми долгие жаркие часы, все больше к ним привязываясь. Наступила такая жара, что Эмма ложилась спать обнаженной, тем более что при появлении Сикандера ей все равно приходилось раздеваться.

Истекла еще одна знойная неделя, а речь о поиске Уайлдвуда так и не заходила. Эмма испытывала все большее нетерпение и недовольство. Впрочем, ее чувства были не совсем справедливы: Сикандер с головой ушел в подготовку к приезду гостей. Он почти не говорил с ней об этом, однако она знала, что ожидается визит важных персон: недаром он с таким рвением готовил к этому событию дом, обставляя его на британский манер. Привезенный в имение дурзи трудился день и ночь, восстанавливая утерянный гардероб Эммы и готовя британскую одежду детям.

Но несмотря на все уважительные причины, Эмма не собиралась мириться с тем, что ее желания игнорируются. Так они никогда не выкроят время для поисков ее Уайлдвуда! Она набралась смелости и топнула ногой. Это помогло: Сикандер скрепя сердце согласился.

Они выехали следующим утром на рассвете. Путь их лежал по джунглям, вдоль границ имения по реке Нармаде. Но даже далеко за пределами Парадайз-Вью они не нашли ничего похожего на старую заброшенную плантацию.

Эмма испытала сильное разочарование. Она не сомневалась, что они найдут хотя бы косвенное свидетельство того существования земель, завещанных ей матерью. Эта уверенность ничем не подкреплялась, кроме детского оптимизма: Эмма воображала, что дух матери по волшебству укажет ей заветное место.

– Мне очень жаль, Эмма, – сказал Сикандер, когда они, проездив весь день, повернули назад в Парадайз-Вью. – Я и не думал, что нас ждет удача, и не удивлен, что мы возвращаемся с пустыми руками, но мне больно видеть твое разочарование.

– Может, попробовать завтра утром? Я-то думала, что мы за один день сможем объехать окрестности Парадайз-Вью. Теперь я вижу, что пройдут недели, прежде чем мы будем вознаграждены за настойчивость.

– В эти дни я больше не смогу уделить тебе время, Эмма. Я должен готовиться к приему гостей, а также поторопиться с вывозом леса, прежде чем начнутся муссоны. Поиски того, чего нет в природе, – роскошь, которую я не могу себе позволить. Эмме хотелось крикнуть в ответ: «Уайлдвуд существует!» Однако она не могла объяснить свою уверенность в этом ни ему, ни даже самой себе.

– Я буду бесконечно признательна тебе, если ты все-таки пожертвуешь для меня несколькими днями, – не унималась она.

– Эмма… – Он наклонился и поймал Моргану под уздцы, заставив остановиться. – О каких жертвах ты говоришь! Для тебя у меня всегда найдется время. Разве ты можешь упрекнуть меня в безразличии к тебе? Разве ты не счастлива со мной?

Эмма покачала головой. Последние две недели были счастливейшими в ее жизни. Занятия с детьми давали замечательные результаты и наполняли ее гордостью. Даже айя расположилась к ней. То, что происходило по ночам, превосходило самые смелые ее ожидания и грезы. О большем не приходилось и мечтать, разве что настоять, чтобы Сикандер перестал скрывать их связь и превратил ее из возлюбленной в законную жену. Но она не требовала невозможного. Она даже не напоминала ему о трагедии с Лахри и жестоком убийстве слуги.

– Очень счастлива, – созналась она. – Но меня не оставляет желание найти Уайлдвуд. Я знаю, что он где-то здесь, ждет не дождется меня. Знаю, и все!

– Увы, Эмма, ты заблуждаешься. Придется тебе довольствоваться Парадайз-Вью. Ты же знаешь, я считаю его не только своим, но и твоим домом.

Ей не хотелось его обижать, поэтому она лишь про себя усмехнулась с горечью: в отличие от нее он владеет Парадайз-Вью. Она полностью зависит от его милости. Если он вдруг решит заменить ее другой женщиной, она станет жертвой его произвола. Ей меньше всего хотелось оказаться в роли жертвы, даже его. Довольно ей того, что она всю жизнь зависела от милости отчима и брата! Она не желала повторения печального опыта. Сикандер дал ей несравненно больше любого мужчины, но это не могло продолжаться бесконечно. Необходимо было подготовиться к будущему, пусть даже безрадостному.

– Я благодарна тебе за твою доброту, Сикандер. Поверь, я ценю твои заверения, что твой дом всегда будет моим домом, но… Надеюсь, ты разрешишь мне самостоятельные поиски?

– Черт возьми, Эмма, тебе лучше не соваться в джунгли без меня! Это чистейшее безумие! Разве ты еще не успела в этом убедиться?

– Разумеется. Я собираюсь брать с собой конюха, даже двоих. Если это тебя не устраивает, найди время, чтобы сопровождать меня. Разве это не логично?

– Постараюсь… – недовольно процедил он. – Одно мне непонятно: почему ты так упорствуешь с продолжением поисков. Ведь я обещаю о тебе заботиться. При всех моих недостатках я не лишен представления о чести. Я никогда тебя не брошу. Доверься мне хотя бы в этом, Эмма. Заслуживаю я этого или нет, но умоляю: доверься!

Довериться? Возможно ли это, учитывая все случившееся? А ведь она уже на него положилась. У Сикандера были собственные представления о чести, которым он был свято привержен. В этом-то и состояла вся проблема: его представления не совпадали с ее.

– Давай не будем ссориться, Сикандер, иначе погубим то, что есть, из-за того, чего еще нет.

Он выпрямился в седле и застыл, пристально глядя на нее. Постепенно его взгляд смягчился, он позволил себе улыбку.

– Хорошо. Подари мне поцелуй, чтобы я продержался до вечера. Тогда я покажу тебе, что ты для меня значишь, и заставлю смеяться над твоими сомнениями.

Она тоже не удержалась от улыбки.

– Нет, обойдешься без поцелуя. Я предпочитаю, чтобы ты ворвался ко мне, как жеребец, истомившийся в стойле от зрелища гуляющего по лугу стада кобылиц.