по ее разумению, показывал то, что видит Миа, двери среднего лифта открылись. Похитившая ее тело мамашка-стерва вошла в кабину. Сюзанна едва это заметила. Она схватила микрофон, щелкнула тумблером на боковой стороне подставки.

– Эдди! – закричала она. – Я в 1999 году. Девушки ходят по улице с голым животом и выставляют напоказ бретельки от бюст… – Господи, куда ее понесло? Усилием воли она очистила голову от мусора.

– Эдди, я тебя не понимаю. Скажи еще раз, сладенький!

На какое мгновение шум статических помех усилился, перемежаемый какими-то взвизгами. Она уже собралась вновь воспользоваться микрофоном, когда голос Эдди вернулся, на этот раз она смогла расслышать побольше.

«Продержись… день! Джейк… отец Каллагэн… продержись… прежде чем она… туда, где… родить ребенка…слышишь меня..? Ответь… поняла?»

– Я слышу тебя и я поняла! – закричала Сюзанна. Она так крепко сжимала серебристый микрофон, что он ходил ходуном в ее руках. – Я в 1999! В июне 1999-го! Но я не поняла всего, как мне хотелось бы, сладенький! Повтори еще раз и скажи, что с тобой все в порядке!

Но связь с Эдди оборвалась. Обратившись к нему еще с полдесятка раз и услышав в ответ лишь шум статических помех, Сюзанна поставила микрофон на пульт и попыталась проанализировать услышанное. Постаралась также сдержать радость (Эдди жив, помнит о ней, пытается что-то ей сообщить), мешающую ясности мыслей.

– Продержись день, – повторила она. Эта часть, по крайней мере, трактовалась однозначно. – Продержись день. Потяни время, – да, она решила, что тут все поняла правильно. Эдди хотел, чтобы она притормозила Миа. Может, потому, что Джейк и отец Каллагэн придут на помощь? Тут полной уверенности не было, да и такой расклад не очень-то ей нравился. Джейк – стрелок, все так, но он совсем мальчик, ребенок. А Сюзанна почему-то не сомневалась, что в Дикси-Пиг на встречу с Миа соберутся крайне опасные личности и в большом количестве.

Тем временем, на мониторе, камерой которого служили глаза Миа, двери кабины лифта открылись вновь. Похитившая ее тело мамашка-стерва прибыла в вестибюль отеля. Вот Сюзанна отвлеклась от Эдди, Джейка и отца Каллагэна. Вспомнила, как Миа отказывалась перехватить контроль над телом, несмотря на то, что ноги Сюзанны-Миа грозили исчезнуть аккурат из-под их общего тела. Потому что, перефразируя какого-то старого поэта, она – одинокая и испуганная в чужом для нее мире. Еще и застенчивая. А ситуация в вестибюле изменилось за время, которое похитившая ее тело мамашка-стерва провела в номере, ожидая телефонного звонка. Разительно изменилась. Сюзанна наклонилась вперед, оперлась локтями о край пульта управления, подбородок лег на сдвинутые ладони. Похоже, зрелище ее ждало любопытное.

Миа вышла из кабины, тут же попыталась вернуться обратно. Однако, спиной стукнулась о закрывшуюся дверь, да так сильно, что лязгнули зубы. Она оглянулась, в недоумении, не понимая, куда могла исчезнуть маленькая комнатка, в которой она спустилась. «Сюзанна? Что с ней случилось?» Темнокожая женщина, в теле которой она находилась, не удосужилась ответить, но Миа поняла, что ответа ей и не требуется. Она уже видела щель, в которой исчезала и из которой появлялась дверь. Нажми она на кнопку, дверь, наверное, снова открылась бы, но ей прошлось побороть разом возникшее и очень сильное желание вернуться в номер 1919. Наверху она все дела закончила. А оставшееся дело ждало ее совсем в другом месте, за дверями отеля.

Она посмотрела на эти двери, с тревогой, которая от одного грубого слова или косого взгляда могла тут же смениться паникой.

В номере она провела чуть больше часа, но за это время послеполуденное затишье успело закончиться. Пять или шесть такси из аэропортов «Ла-Гуардиа» и Кеннеди остановились у отеля практически одновременно. Вместе с ними подъехал и автобус, доставивший японских туристов из международного аэропорта Ньюарка. Рейсом из Саппоро прилетели пятьдесят пар, для которых забронировали номера в «Плаза-Парк». И теперь в вестибюль быстро вливалась говорливая толпа. В большинстве своем она состояла из людей с блестящими черными волосами и черными же, узкими глазами. У каждого на груди болтался продолговатый предмет с округлыми углами. То и дело кто-то поднимал сей предмет к глазам и наставлял на другого. Следовала яркая вспышка, смех, радостные крики. Перед регистрационной стойкой образовались три очереди. К красотке, которая выдавала Миа ключ в более спокойный период, присоединились еще два сотрудника, и все трое трудились в поте лица. Огромный, с высоким потолком вестибюль наполнился смехом и разговорами на каком-то странном языке, который напоминал Миа щебетание птиц. Многочисленные зеркала еще больше сбивали ее с толку. Ей казалось, что народу в вестибюле раза в два больше, чем было на самом деле.

Миа сжалась, не зная, что и делать.

Улыбающийся мужчина (черные волосы, словно приклеенные к черепу, желтая кожа, узкие глаза за круглыми очками) торопливо подскочил к ней, держа в руках продолговатый вспыхивающий предмет. Миа подобралась, чтобы убить его, если он попытается на нее напасть.

– Мосете вы делать фото меня и моя сена?

И предлагает ей вспыхивающий предмет. Явно хочет, чтобы она его взяла. Миа отпрянула, гадая, не работает ли он от радиации, не повредят ли вспышки малому. «Сюзанна! Что мне делать?» Нет ответа. Естественно что Сюзанна не придет на выручку, но… нет, она и не могла ничего ожидать, после того, что случилось.

Улыбающийся мужчина все пытался сунуть ей в руки вспыхивающий предмет. На его лице уже читалось некоторое недоумение, но, в основном решимость. «Вы делать фото, посялуйста?» И он буквально впихнул продолговатый предмет ей в руку. Отступил на шаг, обнял женщину, которая выглядела точно так же, как он, если не считать челки блестящих черных волос на лбу. Даже круглые очки были такими же.

– Нет, – ответила Миа. – Извини, прошу тебя… нет, – паника подступила совсем близко, яркая ослепляющая, грозящая закружить в своем смерче, (или ты делать фото, или мы убивать бэби) и Миа уже хотела бросить продолговатый вспыхивающий предмет на пол. Но от удара он мог разбиться, выплеснув наружу то дьявольское вещество, которое питало энергией вспышки.

Поэтому она осторожно положила всыхивающую штуковину на пол, одарила изумленную японскую пару (мужчина все еще обнимал жену за талию) извиняющейся улыбкой и поспешила через вестибюль к маленькому сувенирному магазинчику. Даже музыка изменилась. Если раньше пианист наигрывал успокаивающие мелодии, то теперь перешел на что-то резкое и лишенное гармонии, прямо-таки музыкальный аналог головной боли.

«Мне нужна рубашка, потому что моя в крови. Я добуду рубашку, а потом пойду в Дикси-Пиг, на углу Шестьдесят первой улицы и Лексинуорт… Лексингтон, я хотела сказать, Лексингтон-авеню… там я, наконец, рожу своего ребенка. Я рожу, и вся эта суета закончится. Я буду вспоминать о том, как боялась, и посмеюсь