К тому времени, как прилетел Ласкай, лисята очень выросли. Если поблизости не было людей, они покидали свалку и резвились на улице, играя и сражаясь друг с другом. Они наловчились выслеживать пауков и хватать их лапами. Подпрыгнув, они ловили ртами бабочек. Исподтишка подкрадывались и набрасывались друг на друга, совершенствуясь в охотничьих навыках. Утомившись, они не спешили вернуться в родную нору-машину, под бок к родителям. Каждый находил для себя в грудах хлама укромное местечко и спал там. Теперь лисята добывали себе пропитание самостоятельно, роясь в мусорных бачках ближайших домов. Порой им приходилось убегать от собак и людей, но это было необходимой наукой. О-ха, как бы ей того ни хотелось, больше не могла ограждать свое потомство от всех опасностей и тревог — для лисят наступила пора жить собственным умом, следовать собственным инстинктам. И хотя они все еще оставались рядом с родителями, час разлуки неотвратимо приближался.

Разумеется, О-ха и Камио по-прежнему неустанно пеклись о здоровье и благоденствии своих детей и часто беседовали с ними, стараясь помочь советами и разъяснениями.

Однажды О-миц заявила, что впредь будет обходиться без первой буквы О в своем имени.

— Зваться О-миц так старомодно, — объяснила лисичка своей ошарашенной матери. — По-моему, просто Миц куда лучше. Мне так больше подходит. Вообще, эти буквы А и О — ужасная глупость. Словно без них не ясно, кто лис, а кто лисица. Спроси у молодых. Тебе каждый скажет, что не видит смысла в подобной. ерунде.

О-ха не замедлила осведомиться у сыновей, каково их мнение на этот счет.

А-кам ответил, что у него нет никакого мнения и что лично он вполне доволен своим именем.

— Я не собираюсь ничего менять, — успокоил он мать. — Ох уж эта О-миц! Вечно она дурит.

А-сак, альбинос, сообщил, что подумывает, не прибавить ли, в соответствии с давней лисьей традицией, повторный слог к своему имени.

— Если я стану лисом-философом, меня должны звать А-саксак, — сказал он. — Но я еще ничего не решил. Жду знамения. А прождать его можно всю жизнь.

Что же касается решения сестры, то А-сак лишь вздохнул, узнав о нем:

— Глупая лисица. Голова забита чушью. Жаль мне ее, право, жаль. Но ничего, подождем, пока она встретит лиса, дурачка себе под стать. Тогда и увидим, захочет ли она оставаться просто Миц.

Миц в свою очередь не дала спуску обоим братьям.

— Вот парочка тупиц! — возмутилась она. — А-кам до того обленился, что не может мозгами пошевелить. Пень, да и только! А про этого беднягу А-сака и говорить нечего. Совсем свихнулся — вообразил себя избранником судьбы, а сам не видит ничего дальше собственного белого носа.

День ото дня характер каждого лисенка выявлялся все определеннее. Возможно, все трое росли не совсем такими, какими желала бы их видеть О-ха. Как и все матери на свете, лисица недоумевала, поняв, что дети ее выбирают для себя собственный путь, а не тот, о котором мечтали для них родители.

О-ха вовсе не хотелось, чтобы дети походили на нее как две капли воды, но в мечтах каждый из возлюбленных чад представлялся ей блистательным средоточием всех мыслимых и немыслимых лисьих совершенств. Что до Камио, он был вполне доволен своими отпрысками и лишь приветствовал любое проявление своеобычности со стороны лисят. Сразу видно, сокрушенно думала О-ха, что муж ее прибыл издалека и у него довольно странные представления о роли, уготованной лисьему племени в судьбах мира. Некоторые черты и свойства, которые она принимала в муже, вовсе не стоило передавать детенышам. Камио подчас проявлял излишнее свободомыслие, вел себя чересчур непосредственно, пренебрегая правилами этикета. О-ха понимала: то, что она любит в нем, в муже любой другой лисицы она безоговорочно осудила бы. Да, порой приходило ей на ум, не будь она сама столь привержена традициям, не сдерживай она постоянно Камио, он, пожалуй, натворил бы бед и вызвал бы неодобрение лисьего общества. Пусть уж лучше дети пойдут в нее. Пусть они чтят обычаи и законы своего племени.

О-ха всей душой желала внушить лисятам, что они должны держаться подальше от усадьбы на окраине города. Она так часто и так настойчиво твердила им об этом, что, как это нередко случается, достигла обратного результата. Запугивания матери разожгли любопытство лисят, и двое из них решили воочию увидеть, что за невыразимый ужас скрывается за кирпичной стеной, окружающей дом и сад.

На исходе лета в сухих, поблекших травах полно насекомых — беспрестанно жужжа и треща крылышками, они свершают головокружительные прыжки и перелеты с листка на листок, со стебля на стебель. За ними терпеливо наблюдают жабы; выждав момент, когда добыча приблизится к ним, они хватают ее своими длинными узкими языками. Ужи, вдоволь понежившись на солнышке, уползают в луга искать гнезда полевых мышей, владельцы которых при виде смертного врага замирают, не в силах двинуться; жуки, сложив сверкающие крылья, отливающие золотом и медью, устраиваются в засаде, заметив неосторожную гусеницу, вихрем налетают на нее и разрывают на куски. В крошечном мирке у самой земли кипит жизнь, жестокая, неумолимая, полная страстей. Ежедневно миллионы обитателей этого мирка находят свою погибель или одерживают победу в борьбе за существование.

Век здешних жителей короток, как мгновение. Стоит круглой личинке с удобствами устроиться в стволе дерева, как зеленый дятел, отчаянно размахивая головой, принимается долбить кору, и вскоре в убежище злополучной личинки просовывается гибкий зазубренный язык, который дятел способен вытянуть так, что он становится в четыре раза длиннее его клюва.

Миц и А-кам приблизились к ограде усадьбы. Меж асфальтированным шоссе и красной кирпичной стеной зеленела полоска некошеной травы и тянулся ряд деревьев. Лисята спрятались в траве, так чтобы люди, проносившиеся мимо в машинах, не заметили их, и принялись осматриваться. Вся стена была увита плющом. Цепляясь за него, лисята вскарабкались наверх. Оказавшись на стене, они, ловко балансируя, направились по краю ограды вдоль сада, принюхиваясь и прислушиваясь. У обоих душа уходила в пятки, но все же они время от времени бросали быстрые взгляды вниз, высматривая, не покажется ли там исполинский пес. Однако чудовища, которым в детстве пугала их мать и о котором она так часто предупреждала их, когда они стали старше, было не видать.

— Наверняка никакой такой собаки и на свете нет, — храбро заметил А-кам. — Все это выдумки О-ха. Не понимаю, почему она не хочет, чтобы мы сюда ходили.

— Нет, — покачала головой юная лисичка — Камио тоже говорил про этого жуткого пса. Да и вообще, ты что, О-ха не знаешь? Она врать не будет.

— Ну хорошо, где оно тогда, это хваленое страшилище? Может, спрыгнем вниз и осмотрим все хорошенько? Вон в том пруду наверняка полно вкуснющих лягушек.

Лисичка наставила нос по ветру и навострила уши, но не уловила никаких тревожных предостережений. Правда, Ласкай изменил направление, и Миц никак не могла понять, приносит ли он ей запахи сада или, наоборот, относит их прочь от стены. Полагаться на зрение не в лисьих правилах, но своему острому слуху Миц вполне могла доверять. Из сада доносилось множество звуков, но ни один из них не говорил о близости собаки.

— Нет, спрыгивать не будем, — все же возразила лисичка. — Нечего нам туда соваться

Она еще не договорила, а ее бесшабашный братец уже перепрыгнул на ветку дерева, росшего у самой ограды, по ней дополз до ствола и, перебираясь с сука на сук, спустился почти до самой земли.

— Видишь! — крикнул он, обернувшись к сестре. — Я же тебе говорил, ничего страшного! А ты трусиха!

Вдруг что-то вихрем вылетело из-за деревьев, перед глазами Миц мелькнуло коричневое пятно, и в то же мгновение в ноздри лисички ударил резкий собачий запах.

— А-кам! — взвизгнула она.

А-кам уже понял, что он в опасности. Прежде чем Миц успела закричать, он уже уцепился за сук, довольно высоко от земли, и повис. Пес, с пеной у рта, подпрыгнул за ним. Раздался ужасающий лязгающий звук — челюсти риджбека что-то схватили. А-кам испустил душераздирающий вопль, мордочка лисенка исказилась от боли. Ошеломленная Миц не сразу поняла, что произошло.

Лисенок, цепляясь за сук передними лапами, висел, но каждая секунда угрожала ему падением. Громадный пес, потеряв равновесие, повалился кверху лапами в заросли папоротника у подножия дерева. А-кам истекал кровью. Решившись наконец взглянуть на брата, Миц с ужасом увидела, что хвост его откушен начисто.

— Держись! — завопила она, стараясь унять дрожь в голосе. — Карабкайся выше, А-кам! Карабкайся