же старшина. По посёлку ходят те же жандармы… Дадут они нам свободу? Дадут хлеб голодным солдатским детям? Как же, ждите! До-олго придётся ждать! Потому скажу так: долой и царских прихвостней! Да здравствует мир, но немедленный! Да здравствует свобода, но настоящая! Товарищи, мы должны создать свою власть — Совет рабочих депутатов…

…Фатима, не ведавшая, что творится в посёлке, наконец дождалась Хуснизамана, опять запоздавшего. Он был взволнован, принялся обсуждать со стариком Шубиным удивительные новости этого беспокойного дня и, лишь столкнувшись с умоляющим взглядом Фатимы, вспомнил о своём обещании. Видно, стало ему неловко, — посовещался с хозяином, где искать Сунагата, рассказал в чём тут дело. Анюта слышала их разговор. Она-то и вспомнила, что у Матрёны Прохоровны, старшей сестры больничной сторожихи Насти, живёт парень, недавно вернувшийся с войны; он и раньше, до войны, жил у неё же, а родом будто бы откуда-то со стороны Гумерова.

— Значит, он и есть, — вздохнул облегчённо Хуснизаман.

— Так я сама завтра отведу Фатимочку туда! — загорелось Анюта.

Хуснизаман взглянул на Фатиму:

— Эта девушка, оказывается, знает, где он живёт, отведёт тебя утром.

Фатима прямо-таки засветилась от радости.

Наутро Анюта повела её на квартиру Сунагата. Фатима прихватила с собой узелок со своими вещами.

Матрёна Прохоровна была дома одна. Анюта весело поздоровалась с ней, затараторила:

— Вот, тётя Мотя, невестушку я тебе привела, к квартиранту твоему, Сунагату, из деревни приехала, насовсем…

— Господи! — сдавленно проговорила Матрёна Прохоровна и обессилено опустилась на табурет. — А его нынче ночью жандармы увели…

Анюта метнула на Фатиму испуганный взгляд.

— За что?

— Вчерась каку-то речь на заводе говорил. Против властей. Кроме Сунагатки ещё пятерых, говорят, посадили.

Анюта схватилась за голову:

— Боже мой! Что. же с ней теперь будет, что будет?!.

Фатима по её лицу, по тону догадалась: случилась беда — и помертвела.

— Ладно, — сказала негромко Матрёна Прохоровна. — Коль приехала, пущай остаётся у меня. Чай, скоро его выпустят, долго не продержат. Поживём покуда вдвоём…

Нет-нет, да всё ж кое-какие русские слова Фатима понимала; а слово «тюрьма» ей всё объяснило. И осталась она жить у незнакомой женщины — куда ж было деваться…

После обеда Матрёна Прохоровна собрала еду для Сунагата и повела Фатиму к тюрьме. Еду там приняли. Фатима попыталась передать и письмо Киньябыза — не взяли.

Прошло несколько дней.

Фатима немного освоилась в посёлке. Каждое утро с хозяйкой они носили передачу. У Фатимы было зародилась надежда — может, позволят увидеться с Сунагатом, всё бы ему рассказала… Но свиданий с арестованными никому не разрешали.

Матрёна Прохоровна через сестру свою Настю выяснила, что в больнице нужна няня, и устроила квартирантку на работу. Фатиме дали белый халат. Анюта провела её по больнице, показала, как и что нужно делать.

Стали с Анютой добрыми подружками. Фатима запоминала всё больше русских слов, и всё легче становилось им объясняться друг с дружкой.

В один из вечеров шеф больницы врач Орлов дал Анюте необычное поручение: отправиться в тюрьму за тяжело заболевшим и потерявшим сознание заключённым.

Больного привезли в санях в сопровождении двух жандармов.

Утром, придя на работу, Фатима почувствовала в больнице перемену: не слышались обычные разговоры, лица у санитарок хмурые и в то же время немного растерянные. Потом она увидела в коридоре жандарма.

Но жандарм жандармом, а Фатима должна была делать своё дело. Она пошла по палатам, занялась приборкой, подправила, где надо, постели, протёрла влажной тряпкой полы. Подошла с ведром и тряпкой к охраняемой двери — жандарм только зыркнул глазами и пропустил.

Фатима, мельком взглянула на привезённого вечером человека, продолжала приборку, но тут послышался тихий от слабости голос больного:

— Бэй, Фатима! Здравствуй! Вот ты где, оказывается. А в ауле тебя потеряли. Отец твой вернулся из Уфы. Готов был лопнуть от злости. Правда, ему сейчас, наверно, не до тебя. Земля у него под ногами загорелась…

— Мухаррям-агай! — узнала Фатима и смутилась, густо покраснела. — Здравствуй! Как ты сюда попал? Как себя чувствуешь?

— Сегодня полегчало, сестричка. Спасибо доктору… А Сунагат, бедняга, изводится из-за тебя…

— Ты его видел? Где?

— Да в тюрьме. Нас с ним по одинаковому делу взяли, в одной камере держали.

Мухаррям-хальфа, хоть и трудно ещё, ему было говорить, объяснил, что после свержения царя поехал по аулам, выступал перед народом. И в Гумерове на базаре произнёс речь. Из-за этого староста Рахмангол, подлая душа, велел десятским схватить его и отвезти на завод, к жандармам. Кинули в сани, как был, в лёгкой одежде. В дороге сильно простудился. Вот и попал в эту больницу. Но должно быть, скоро вернут в тюрьму, раз пришёл в сознание.

У Фатимы мелькнула мысль: вот случай сообщить Сунагату… Но удобно ли? Поколебавшись, сказала:

— Мухаррям-агай, передай Сунагату — я не виновата.

Бледное лицо хальфы тронула улыбка.

— Знает он, всё знает. И о том, что ты здесь, — тоже. Не знает только, где и как устроилась. И в Ташбаткане, и в Гумерове, даже в Тиряклах твоя невиновность известна. Ишмухамет всё прояснил. А я Сунагату рассказал…

Вот ведь как жизнь иногда поворачивается: в ауле хальфа был для Фатимы человеком посторонним, лишь здоровалась с ним при встречах на улице, а теперь сразу стал таким родным, таким близким! Сердце её переполнилось радостью. Словно с самим Сунагатом повидалась.

Мухарряма, едва пришедшего в себя, жандармы повезли обратно в тюрьму. Единственное, что мог сделать для больного возмущённый доктор Орлов, — послал с ним провожатыми Анюту и Фатиму.

Они под руки довели хальфу до камеры. И когда открылась дверь, Фатима увидела Сунагата. Должно быть, с тех пор, как арестовали, он не мог побриться — на щеках отросла щетина, обозначились чёрные усы. Сунагат смотрел на хальфу и не сразу заметил заглядывавшую в камеру из-за его плеча Фатиму, а заметив, успел улыбнуться ей. Дверь с грохотом закрылась.

Возвращаясь в больницу, Фатима то и дело утирала слёзы. Анюта старалась утешить подругу:

— Потерпи, Фатимочка. Их скоро вызволят. — И зашептала: — У Сунагата есть друг, Тимошей зовут. Так он мне сказал… Словом, на заводе вооружают дружину, Тимоша меня в санитарки туда звал. Если арестованных добром не отпустят, то…

Фатима ничего из сказанного Анютой не поняла и долго ещё не могла успокоиться.

Рабочие предъявили требование немедленно освободить арестованных. Пристав требованию не подчинился, но во избежание новой заварухи в посёлке — дело запахло порохом — счёл благоразумным избавиться от взятых под стражу, отправив их в уездный центр, в Стерлитамак. Пусть, мол, там разбираются.

Когда арестованные под конвоем верхоконных жандармов проходили мимо больницы, Фатима увидела их в окно. Сунагат и его товарищи, кроме Мухарряма-хальфы, которого везли в санях, шли пешком.

Фатима, простоволосая, в одном платье, стрелой вылетела во двор, метнулась за ворота.

— Сунагат! — отчаянно крикнула она.