белой тряпкой — они тоже. Должно быть, и им война крепко холки натёрла. Да! Я на фронте с Тихоном Ивановым встретился. Помнишь его?
— Ещё бы не помнить! Это ведь он как-то узнал тогда, что легавые напали на мой след, и помог уехать в Орск, устроиться на паровую мельницу. Ну, и как он, в офицеры не выбился?
— Нет, «серая скотинка», как я, — усмехнулся Сунагат. — Он в другой роте служил. Аллах знает, как на наши позиции попал. Листовки принёс. Долго с нами в окопе сидел. И такой, брат, интересный разговор завёл…
— Ну-ну?
— Мы, говорит, третий год муки терпим, а капиталисты наживаются. Наши, говорит, семьи в голоде и холоде страдают, рабочие на фабриках и заводах день и ночь маются… Чтобы кончить войну, говорит, одна дорога: скинуть царя к чёртовой матери, взять власть в рабочие руки. Смелое сердце у человека, я тебе скажу! А листовки он мне отдал…
— И что ты с ними сделал?
— Солдатам ночью, когда спали, за пазухи рассовал. Даже нескольким офицерам в карманы сунул. Такие вот дела на войне. Ну, а здесь как?..
Тимошка рассказал, что работать на заводе стало намного тяжелей, чем прежде.
— Заказов много, а мастеров — раз, два и обчёлся. Немцы и австрийцы куда-то исчезли.
— Ага, значит, избавились от них!
— Давай-ка, скидывай свою скотинью одежду — да на завод, — сказал Тимошка решительно. — Любой мастер тебя в напарники возьмёт.
— Схожу сначала в свой аул. Повидаюсь с родными, поживу с недельку. И дело у меня есть.
— Да, ведь там у тебя Фатимочка!
— И она там, — подтвердил Сунагат. Но, говоря о деле, он имел в виду не только Фатиму. Не выходил у него из головы услышанный в госпитале рассказ Киньябыза, не давал покоя вопрос: что значили слова, сказанные дядей Вагапом перед смертью? Было у Сунагата намерение попытаться выведать что-нибудь у самого Исмагила.
Переночевав на квартире Тимошки, Сунагат с Тагиром пошагали в сторону своих аулов. Вскоре им встретился небольшой санный обоз — несколько человек везли на завод дрова. Дорожные встречи не обходятся без того, чтобы люди не перекинулись парой слов. Узнав, что возчики — из Ситйылги, Сунагат порасспрашивал их о старике Биктимере, о его сыновьях. Биктимер покуда жив, ответили возчики, а про сына его Хабибуллу пришла весть: попал в плен…
Тагир всю дорогу рассказывал, что он видел, что пережил на войне. Возле Гумерова их пути разошлись. Они попрощались на пригорке, у развилки, откуда как раз и увидели далёкие дома Ташбаткана. Тагир решил дойти до Сосновки и остановиться на ночь у давнего своего знакомца Евстафия Савватеевича, а Сунагату надо было задержаться в Гумерове, навестить мать.
Проводив взглядом Тагира, Сунагат долго ещё вглядывался в казавшиеся издалека крошечными дома родного аула. Душа его рвалась туда, к этой горстке домов, которые снились ему, солдату, в окопах небывалой войны. Там — его родина. Там начнётся новая полоса его жизни, начнётся, может быть, с мести за дядю Вагапа и — встречи с Фатимой.
На фронте его отыскало письмо от Салихи. Тётка сообщала о гибели мужа Фатимы и её возвращении в Ташбаткан, в дом отца. Письмо вроде бы содержало намёк на возможность осуществления давних надежд. Перед глазами Сунагата предстала Фатима, по-прежнему милая, красивая и стройная, и его любовь к ней вспыхнула с новой силой. Он часто вспоминал о Фатиме, но так и не собрался ответить тётке. Сначала как- то неосознанно боялся нового письма: вдруг никакого намёка и не было. Он тешит себя мечтами, а Салиха возьмёт да и порушит их. Затем помешало ранение. А из госпиталя он не написал потому, что доктор пообещал отпустить домой. Зачем писать, коль скоро сам заявишься в аул?
Теперь он шёл в Ташбаткан, и у него не было сомнений в любви Фатимы. Они, конечно, поженятся, как бы к этому ни отнеслись Ахмади с Факихой, и уйдут на завод, где у Сунагата есть верные товарищи, готовые горою встать друг за друга. Если Ахмади потребует калым, чёрт с ним, пусть получит. Сунагат по-мирному ли, через суд ли, а заберёт из хозяйства отчима то, что принадлежит ему по закону: лошадь, корову, мелкий скот, который за эти годы, надо думать, расплодился. Хватит на калым. Дело скорее всего не дойдёт до суда, ведь Гиляж ещё тогда, до войны, сам предлагал помощь в устройстве свадьбы…
С такими вот думами, полный надежд, пошагал демобилизованный по ранению солдат Сунагат Аккулов на свидание с матерью.
— Дитя моё!
Сафура заплакала, ткнулась лицом в шинельное сукно, а потом засуетилась, не зная, за что схватиться, как приветить сына. И Гиляж изобразил радость. Возможно, он обрадовался бы и в самом деле, если б не мелькнула у него молнией мысль о том, что пасынок теперь, пожалуй, потребует свою долю имущества и скота.
Сунагат намеревался лишь повидаться с матерью да отправиться дальше, но ему и заикнуться об этом не дали. Сафура принялась варить гуся, чтобы угостить сына повкусней. Гиляж между тем расспрашивал о войне. Огорчённый задержкой, Сунагат отвечал неохотно.
А за ужином мать, сама того не подозревая, оглушила его новостью: месяца полтора назад в Ташбаткане Ахмадиева дочь Фатима убила Хусаина и сидит теперь в тюрьме…
Всё, что Сунагат наметил в пути, мгновенно рухнуло. Если б мать вдруг ударила его камнем, по голове — и то, наверно, не причинила бы такой боли, не вызвала такой сумятицы в мыслях. Фатима убила его двоюродного брата… за то, что тот пытался снасильничать… Уму непостижимо!
Сунагат издавна любил Хусаина с Ахсаном и жалел их. Сам он познал горечь сиротства, поэтому понимал, каково было ребятам, оставшимся круглыми сиротами. Они вдвоём старательно тянули своё небогатое хозяйство, их трудолюбие было достойно уважения. Им бы жить да жить теперь…
А Фатима… Образа Фатимы, жившей в мечтах Сунагата, больше не существовало.
«Что же мне делать? — в отчаянии думал Сунагат. — Придётся возвратиться на завод…»
Но вернуться туда, не побывав в родном ауле, он тоже не мог.
Утром младший сын Гиляжа запряг лошадь в сани и отвёз Сунагата в Ташбаткан.
Салиха, не упустив ни одной подробности, рассказала всё, что знала о происшедшей осенью истории. В смерти Хусаина она винила в первую очередь Вазифу, хотя ту в городе лишь попугали и отправили обратно в аул.
— Фатима очень ждала тебя, — вздохнула тётка. — И как это у неё вышло? Не похоже было, чтоб могла поднять руку на человека. Всех изумила…
Прослышав о возвращении солдата, люди спешили повидаться с ним. И каждый вставлял в разговор слово о Хусаине, выражая Сунагату сочувствие в связи с потерей родственника. Пришёл и Ахсан, несмело поздоровался. У Сунагата сжалось сердце, к горлу подступил комок. Совсем немного осталось у него близких из рода Аккуловых: дряхлый дед Ахтари, дядя Адгам да вот братишка…
Сунагат пошёл с Ахсаном к нему домой. Оставшись с ним с глазу на глаз, спросил, верно ли люди говорят, что Хусаин намеревался жениться на Фатиме, или это пустой разговор.
— Вроде бы верно. Вазифа-енгэ голову ему заморочила, наврала, будто Фатима хочет выйти за него замуж.
— А в тот день… когда он из дому ушёл?
— Да он дома редко бывал. Даже на ночь не приходил. То с мальчишками где-нибудь в овине спал, то на сеновале…
— Вот ветрогон! — вырвалось у Сунагата.
Он смутился: нехорошо бранить покойного, да и какой от этого прок! Ничего теперь не изменишь, поздно.
Впрочем, хоть ничего уже изменить было нельзя, Сунагату хотелось разобраться в случившемся, только полная ясность во всём могла немного успокоить его.
Он сходил и к дяде Адгаму, но ничего нового не узнал.
На душе у него было тяжело, сумрачно, мысли путались. Загадочная смерть дяди Вага-па, убийство Хусаина, и вдобавок убийца — Фатима. У кого от такого голова не пошла бы кругом! «Как она могла, как могла?! — думал Сунагат. Он скорбел о погибшем брате и в то же время искал оправдание Фатиме: —
