Приведем еще один выразительный пример. Грамота № 496 – из наиболее поздних. Характерно, что она не резная, а написана чернилами. По янинской датировке она относится к 1478 году, хотя и найдена в слоях якобы более ранних. Причиной этому ее содержание: в ней содержится жалоба, что пришли «люди деи осударевы» и всё пограбили. Упоминание о «людях осударевых» и побудило датировщиков привязать эту грамоту к Иоанну III и 1478 году, когда он лишил Новгород независимости. Но вот странность: вслед за Карамзиным принято считать, что Иоанн III уговорил новгородцев смириться: хотя и с позиции силы, но все же отнюдь не грабил их, а приказал забрать только вечевой колокол. Грабили, по тому же Карамзину, только лет через сто, уже при Иоанне Грозном, – то есть опять же в XVI веке.

Новгородские артефакты ученые находят в основном между слоями сосновых плах, которыми выстилались уличные мостовые. На основании глубины расположения слоя можно делать вывод о древности находки. Но археологи приняли за истину, что мостовые настилались заново примерно каждые 20–25 лет из-за поглощения их болотистым грунтом. Не есть ли эти расчеты поиском «условия задачи» (древности находки) по заранее указанному «ответу» (древности Новгорода в целом)? А, например, в г. Каргасок Томской области на аналогичном грунте в XX веке плаховые мостовые вынуждены были настилать каждые 5-10, а не 20–25 лет. И ведь никем не доказано, что город и его первая мостовая – ровесники.

Теперь о некоторых других находках. Совершеннейшим перлом среди них стала разведенная стальная пила длиной 39 см, содержащая 78 зубчиков и датированная XI веком! Сообщение о пиле попало даже в сталинское издание БСЭ. И невдомек горе-датировщикам, что, во-первых, такую пилу можно изготовить только из катанной, а не кованой стали, а катанки заведомо не было в XI веке, и, во-вторых, чтобы наточить такую пилу, нужен трехгранный напильник, а его изобрели в XVII веке.

В. Л. Янин (с. 201) на полном серьезе пишет, что в XI веке произошла замена стальных ножей X века, лезвие которых вварено между железными щечками, на более простые стальные же ножи, приваренные к железной полосе. И опять ему невдомек, что закаленную сталь вварить между железными щечками можно только сварочным аппаратом, а не кузнечной сваркой.

Обнаружив свинцовую чушку весом 151 кг с фабричным клеймом «К + одноглавый орел», будущий академик Янин долго мучался, пока его не осенила догадка: это же краковское производство, времена Казимира Великого, 1333–1370 годы! Отправив образцы в Польшу, он приятно удивил польских коллег, – они-то до этого думали, что подобное производство началось только при Казимире Ягеллончике в конце XV столетия и особенно развилось еще лет через сто-двести, а тут, поди ж ты, советские братья им такой подарок…

При этом никто не задался простым вопросом: а зачем новгородцам XIV–XV веков вообще были нужны такие чушки? Не были они нужны, а понадобились только в XVII веке, когда их даже специально возили в армейских обозах, для переливки на пули по мере необходимости. Конструкционного же применения свинец практически не имеет в силу своей тяжести и пластичности.

Еще интереснее, что эта свинцовая находка неожиданным образом перекликается с нумизматикой.

Историографы сочинили головоломную историю, суть которой сводится к следующему. Якобы в Новгороде XII века была вполне нормальная десятеричная денежная система – такая же, как позже и в Москве в XV веке. А в XIII–XIV столетиях от нее отказались: наступил «безмонетный» период, когда расчеты производились серебряными слитками, сначала гривнами, а затем рублями, и новгородцы вместо привычной им десятеричной системы зачем-то перешли на семеричную, а потом, под влиянием Москвы, вернулись к десятеричной.

Ученые мужи XX века выстроили целую систему пересчетов, чтобы связать концы с концами (интересно, а как новгородцы физически делили рубль на 216 частей?). При этом, сообщает Янин, рубль был беднее предыдущей гривны, поскольку должен был содержать 170 г. серебра вместо 196 г. в гривне. Гривна представляла собой прямоугольный брусок, а рубль – брусок покороче и горбатенький.

Каково же было изумление археологов, когда такой рубль точно уравновесил гривну на весах: в нем было тоже 196 г. Но не чистого серебра… И лишь после того, как под микроскопом на горбатом рубле был обнаружен шов, отделяющий нижнюю часть от горбатой верхней, был, наконец, сделан химический анализ рубля. И оказалось, что горбатый рубль отлит в два приема: сначала нижний брусок из низкосортного серебра, а затем к нему прилита горбатая часть из высокосортного серебра, причем такого же, как у гривны. Очевидно, что нижний брусок рубля – подделка более тяжелым металлом, но каким? Золото почти вдвое тяжелее серебра, но только идиот станет подделывать серебро золотом. Остается единственный доступный металл – свинец.

Плотность серебра 10,5 г/см³, а свинца – 11,3 г/см³. Читатель может сам определить соотношение свинца и серебра в смеси, необходимое для того, чтобы в нижнем бруске набрать недостающие до гривны 26 грамм, с учетом того, что верхний серебряный горбыль по объему примерно вдвое меньше нижнего свинцово-серебряного бруска. Нижний брусок вообще нельзя считать сплавом на основе серебра, это именно свинцовый сплав, по составу отвечающий черновому металлу переработки свинцово-серебряных руд и свинцово-серебряному припою.

И опять перед нами XVI век, ибо только тогда впервые появилась технология переработки свинцово- серебряных руд, как убедительно доказал английский археолог Джон Дейтон (см. J. Dayton. Minerals, Metals, Glazing amp; Man. London, Harrap amp; Co, 1978).

Совершенно потрясающую информацию несет надпись на сосуде с перегородкой, датированном XIII веком, но мимо нее прошли Янин и его коллеги. Там с одной стороны написано «масло», а с другой «МЮРО», обозначающее миро, которое по всем канонам должно было писатьсятолько через ижицу (греч. Y), а никак не через букву Ю! Также в одной из новгородских грамот содержится завещание некоего «раба божия Моисея», в написании имени которого тоже никакой ижицы нет… В текстах грамот ижица вообще отсутствует, как и фита в азбуке, написанной мальчиком Онсимом (грамоты № 200, 201). Там же мы видим слоговой метод обучения азбуке, типичный для XVI–XVII веков, не говоря уже о бурсацких шарадах, описанных Дм. Помяловским («Невежя писа, недума каза, а хто се цита…»).

Кстати, сам В. Л. Янин удивляется, что методы обучения в Новгороде XIV века «были такими же, как в XVI–XVII вв.» (с. 55), а «шведы употребляли бересту вместо бумаги в XVII–XVIII вв.». Чему он удивляется больше: что шведы такие «отсталые» или что русские такие «передовые», – непонятно. В действительности если и надо тут чему-то удивляться, так упорству, с которым В. Л. Янин пытается удревлять свои находки. Причем он даже не скрывает, что предметы, не вписывающиеся в его концепцию, не включаются в научные труды (как это было с грамотой № 354 в 1958 году). Как бы оправдываясь, академик пишет, что и до него «подретушировали» находки, – например, Е. Буринский «Кремлевские грамоты», обнаруженные в Москве в 1894 году.

Но цель должна оправдывать средства, в том числе и денежные средства, выделяемые археологам на раскопки. А в чем она, цель?… Как всегда, наука история подстраивается под политический интерес власти. Сегодня, когда «отец городов русских» Киев вновь оказался вне пределов России, возвеличивание «отца городов русских» Новгорода и его удревление – как нельзя более кстати…

Критика хронологических построений и толкований, полвека выдвигаемых учеными-историографами, отнюдь не умаляет ни колоссального труда археологов, ни, тем более, материаловедческой, культурной и исторической ценности самих обнаруженных материальных свидетельств. Просто они дают сведения об истории этого края не тех веков, к которым их приписывают: открытия в новгородской земле относятся не к XII–XIV, а к XV–XVII столетиям.

Но все же: был ли Великий Новгород каким-то самодостаточным местом на планете? Мог ли он остаться отдельным государством в ходе объединения восточноевропейских земель? Наверное, нет. Здесь жили вполне конкретные люди, их группы и союзы с разными интересами, связанные многими делами с аналогичными группами и в Восточной Европе, и в Западной. Неторопливая эволюция огромнейшего количества интересов разнообразнейших структур – культурных, идеологических, экономических, военных и политических – приводила людей к тем или иным решениям и действиям. В результате Новгород оказался в большей степени встроенным в московскую, нежели в западную политическую систему; начало положил