1654. Попытки нового короля Яна Казимира подавить казачьи выступления дали обратный эффект: движение украинцев против его власти стало всенародным. Спасаясь от карательных экспедиций поляков, Богдан Хмельницкий попросил помощи у России.

Русский царь – Алексей Михайлович, отец Петра I, внимательно следил за событиями, происходившими в соседней стране. Защита запорожцев от польского короля стала прекрасным предлогом для начала войны, и стотысячная армия устремилась на запад. Обессиленная Речь Посполитая смогла собрать лишь 10 тысяч человек, которые выиграли несколько пограничных сражений, а затем были попросту смяты. Одновременно с севера на польские земли напала Швеция и за короткий срок дошла до Чехии.

Для Белой Руси это была самая кровавая и опустошительная война в ее истории. Действия московских войск в Белой Руси, как и действия шведских – на территории Польши, из-за количества пролитой крови называли «потопом». Причем расправлялись не только с униатами, но и с православными. Могилев решил открыть городские ворота, о результате сообщает могилевский полковник Поклонский: «…лупление домов Божих, что и от татар бывало; а христиан наших, которые в повседневном гонении от униатов пребывали, ныне в вечную неволю забрали, а иных помучали; а какие безделия над честными женами и девицами чинили…»

Между тем «польская» система власти опять явила себя в полной красе. Собиравшиеся на сеймы шляхтичи никак не могли договориться о противодействии захватчикам, ведь действовавший принцип Liberum veto позволял принимать законы только при единогласном одобрении его всеми панами. Практически ни одно решение, каким бы оно ни было полезным, не могло быть принято. Оружие у всех было с собой, поэтому прения часто переходили в рукопашные схватки.

Власть короля также была не эффективной: многочисленные льготы и привилегии сделали дворянство неподвластным никому. Мало того, что каждый дворянин был самовластен, так еще, согласно законам государства, шляхта, недовольная решениями короля, могла собираться в конфедерации и с оружием в руках добиваться отмены его указов. Вместо обороны страны, дворянство боролось с королем и с другими шляхетскими группировками.

1700–1721. – Война России против Речи Посполитой. Военные действия проходили на территории Белоруссии, унеся жизни третьей части населения.

1710. – Солдаты Петра I взорвали полоцкий Софийский собор.

Войска Петра действовали в Белой Руси крайне жестоко. Но мы не будем поддаваться эмоциям, а просто отметим, что и религиозные противоречия того времени, если их правильно прочесть, добавят многое в понимание событий. Ведь на Руси прошла уже реформа Никона, а в Белоруссии – нет. (В соответствующей главе мы об этом поговорим.) Затем, историк Михалон Литвин в конце XVI столетия писал, что «московиты тех, кто не выполняет предписания их веры, заставляют переходить в нашу или романскую». А ведь принуждение отступников в качестве наказания переходить в иную веру весьма отличается от всех других известных способов борьбы с еретиками, типа костров инквизиции…

Религиозная картина Польши-Литвы того времени не так уж проста. Нынешняя история Русской православной церкви показывает ее читателю так, будто в конце XVI – начале XVII веков она была страной воинствующего католицизма, проводником антиправославия. У белорусских историков можно прочесть, что тут сохранялось православие. Цифровые данные говорят о превалировании униатства. Но вот что пишет А. Я. Ефименко о религиозном состоянии Польши-Литвы после Люблинской унии 1569 года (курсив наш):

«Польша в половине (в середине. – Авт.) XVI в. готова была сделаться страной протестантской. Брожение религиозной мысли проникло и в Южную Русь… Из различных сект, на первых порах, большим успехом пользовался в среде южно-русского дворянства кальвинизм… Скоро на смену кальвинизму явилось антитринитрианство, считавшее своим родоначальником сожженного Кальвином Сервета и легко вытеснило своего предшественника почти отовсюду. Со своим отрицанием Св. Троицы, божественности Христа, благодати, предопределения – это учение не вмещалось даже в рамки религии христианской…

Здесь в половине XVI в. ожила было ересь жидовствующих в учении Феодосия Косого, Матвея Башкина и др. и нашла себе в свободолюбивом и терпимом Литовско-Русском государстве тот приют, какого она не могла найти на родине… Как бы то ни было, учение Феодосия уступает место менее крайнему направлению того же религиозного рационализма. В Южной Руси водворяется учение Фавста Социна, известное под названием социнианства или арианства.

Ариане окончательно овладевают положением и удерживают его за собою до тех пор, пока их не смыла, уже к половине следующего века, все возраставшая тем временем и крепчавшая волна католической реакции… Из недр католицизма… выдвинулись новые борцы за римскую церковь небывалой силы и значения – иезуиты» (см. А. Я. Ефименко. История украинского народа. С. 168–169.)

Эта картина разительно отличается от той, что рисует нам РПЦ или белорусская история. Здесь, помимо только-только народившихся иезуитов, чего только нет: и кальвинисты, и «ересь жидовствующих», разгромленная в Московии лет за 50 до этого, и явное иудеохристианство = «антитринитрианство». Здесь и еретики-ариане, которых, по традиционной истории, повывели аж в VI (!) веке, не считая не упомянутых армянских церквей и татарских мечетей, построенных в тех же местах и в то же время, в частности, при короле Стефане Батории – человеке «свободомыслящем в полном смысле этого слова».

А вот изумительное по содержанию определение Брестского собора 1590 года (оно повторяет осуждение Константинопольским патриархом Иеремией «чрезмерного уважения южнорусского народа к пасхальным снедям»):

«Межи многими иными соблазны в епископиях митрополии нашеи обретеся некая соблазна, вымышленная паска злых еретических наук, яко в день Воскресения Христова носят до церкви хлебы и мясы посвящати, и взявши в домы своя, с набожеством великим уживают, яко бы некую святость законную, ругаючися Господу нашему Иисусу Христу (нанося этим оскорбление Господу. – Авт.), истинной пасце нашей, который за всех верных даде себе поживати, тело и кровь свою, а не так, як сии, уподобившеся неверным жидом (евреям. – Авт.) паску себе от хлеба и мяса составляют» (см. «Акты, относящиеся к истории юго-западной России», т. IV, с. 29–30).

Немудрено, что от такого внушения послушные своему патриарху члены Львовского братства вообще перестали приносить в церковь пасхальные снеди для освящения, после чего их епископ Геннадий был вынужден спешно дезавуировать запрет своего начальника: «Нехай будут по стародавнему обычаю христианскому приносы в церковь и посвящение брашен на Воскресение Христово…» (там же, с. 40), но это заявление содержит одну тонкость, а именно, вместо патриаршего «хлеба и мясы» Геннадий употребил слово брашно. А словом брашно в церковнославянской практике всегда обозначалась исключительно мучная пища. (Правда, теперь это слово применимо к любому кушанию.) Тем самым хитрый Геннадий сумел обойти впервые изданный запрет на освящение мясной пищи, то есть пасхального агнца иудеев, обозначавшего жертвоприношение.

Это жертвоприношение и имел в виду в своем осуждении патриарх Иеремия, употребив глаголы «уживати», «поживати», почему изобретательный Геннадий и заканчивает свое разъяснение так: «…жебы с посвящения тых брашен не волхвовали и чар не плодили, яко о том слышится». Иными словами: Ешьте, ребята, освященную пищу на здоровье, но не занимайтесь при этом ворожейством, как о том говорят. Вот с какого момента иудейская и христианская пасхи стали реально различаться! И это не 33 год, а 1591-й…

Приведенные пространные цитаты показывают, как на рубеже XVI–XVII веков на стыке латинского и греческого мира конфессиональные институты сражались за власть над паствой.

Православный монархист Н. Н. Воейков с возмущением пишет, что «в некоторых местах евреи-арендаторы требовали платы за совершение