И вот поблизости послышался легкий, как вздох, шорох. Малыш живо повернулся на этот звук, приподнялся на лапках, поводя вздрагивающими ушами.

Зайчиха появилась внезапно, словно из-под земли. Поднялась столбиком, опустив короткие передние лапы на грудь, и замерла. Тотчас в разных местах на лужайке зашевелилась трава и мягкими прыжками к зайчихе подкатилось несколько серых комочков. Это были братишки и сестренки Малыша, до того времени, как и он, сидевшие где-то без движений, ничем не выдавая себя. Зайчата не знали, их это мать или чужая, да это было и не важно. Каждый хотел есть и спешил, отталкивая других, ткнуться мордочкой в теплое мягкое брюшко зайчихи, отыскать сосок.

Малыш сосал теплое густое молоко торопливо и жадно. И не напрасно: вспугнутая каким-то подозрительным шумом, зайчиха сделала большой прыжок в сторону и исчезла так же внезапно, как и появилась. Серые комочки раскатились в разные стороны и снова затаились в траве. Малыш опять остался один. Теперь он был сыт и ему захотелось спать. Ночь для него прошла спокойно, если не считать резких, пугающих криков каких-то птиц или зверей, порой нарушающих сонную тишину старого леса и покой его обитателей.

А утром снова показалось солнце. Оно обогрело и приласкало продрогшего зайчонка. Весь этот и следующий день Малыш просидел под своим смородинным кустом, который стал для него домом. Есть он не хотел; молока, полученного от зайчихи ночью, хватит надолго.

На четвертый день жизни, когда Малыш снова почувствовал голод, его с братьями и сестренками отыскала другая зайчиха и всех вволю накормила вкусным молоком. Ее тоже не интересовало, чьи попались зайчата — свои или чужие. Так уж у заячьего племени заведено: встретились зайчата, надо их накормить, а твоих собственных покормит другая мать. Это было вторым важным правилом, которое помогает выжить и вырасти детенышам.

Прошло еще несколько дней. Малыш немного подрос, окреп и постепенно осваивался с лесной жизнью. Он больше не пугался каждого шороха, каждого крика лесной птицы или зверя, но по-прежнему был осторожен. Зайчонок уже знал, что веселой любопытной синицы бояться не надо. Она все время проводила в хлопотах: ловила разных мошек, червячков и гусениц и таскала их в дупло старой ивы, где у нее было устроено гнездо и откуда то и дело доносился многоголосый писк голодных птенцов. Сунув кому- нибудь из них принесенного червяка, желто-зеленая птичка садилась на ветку около дупла и пела свою задорную песенку, а потом снова принималась охотиться за насекомыми. Увидев под кустом Малыша, синица приветствовала его как старого знакомого коротким и радостным:

— Пинь-пинь, чиррр...

Что, вероятно, означало: как живешь, Малыш?

Иногда вместе с нею прилетала другая синица, точно такая же, но чуть поменьше, и они прыгали по веткам около зайчонка, разглядывая его со всех сторон и тихо переговариваясь между собой.

Знал Малыш и о том, что ничего худого ему не сделает часто пробегавший по лужайке еж. Серый колючий зверек иногда подбегал к зайчонку, обнюхивал его острым черным носом, а потом, сопя и похрюкивая, исчезал в густой траве. У ежа тоже было много разных дел.

Однажды мимо Малыша прополз, быстро извиваясь, крупный, с блестящей чешуей уж. Он был так поглощен преследованием лягушонка, что даже не взглянул на Малыша. А в полдень, когда всю лужайку заливали горячие солнечные лучи, появились большие красивые стрекозы со стеклянными крылышками и крупные, еще более красивые желтые бабочки — махаоны. Они изящно кружили в воздухе, словно танцевали, на миг опускались на венчики цветов, взлетали и снова исполняли свой удивительный танец.

Все было бы хорошо, но вот беда: время от времени зайчонок чувствовал острый голод и начинал нетерпеливо вертеться, ожидая появления зайчихи. Едва она показывалась, как он со всех ног устремлялся к ней, стараясь опередить других зайчат.

А потом зайчихи перестали прибегать на лужайку: время кормления детенышей кончилось. Малыш не ел уж три дня и, не выдержав, схватил какую-то травинку, щекотавшую ему нос, оторвал ее, начал жевать и... проглотил. Травинка оказалась кисло-сладкой и понравилась зайчонку. Он съел еще одну, и еще, и постепенно выел вокруг себя маленькую плешинку. Трава и листья попадались разные: и сладкие, и горькие, и кислые.

Делая маленькие прыжки, Малыш обследовал всю лужайку, на которой провел первые дни своей жизни, а затем отважился забраться и подальше.

Зайцы ходить не умеют, они только прыгают, так уж у них устроены лапы: короткие передние и длинные задние. Потому и получается прыжок, что зверек сильно отталкивается задними лапами, а на передние только опирается. При быстром беге заяц заносит задние ноги вперед передних, отталкивается ими и тогда у него получаются большие скачки:

Первые прыжки Малыша были неуверенными. Но с каждым днем силы прибывали, приходили умение и ловкость, и очень скоро он уже мог пробегать значительные расстояния.

Мир, открывшийся Малышу, оказался огромным. Он и пугал, и вызывал интерес. Оставив родную лужайку, зайчонок попал в густой осинник. В нем было мрачно, сыро, пахло прелой листвой и грибами; раздвигая землю упругими шляпками, они поднимались там и тут — красные, белые, коричневые. Малыш сделал несколько легких прыжков и остановился в замешательстве. Он увидел крупную рыжеватую в пестринках птицу, за которой, тихо попискивая, бежало около десятка желто-серых пушистых птенцов. Глухарка негромко квохтала, подзывая тех, что отстали.

Малыш погнался за одним из птенцов. Настичь его ничего не стоило. Забежав вперед, он остановился перед маленьким созданием, намереваясь получше его разглядеть. Но птенец припал к земле и... исчез. Озадаченный зайчонок протянул лапку к тому месту, где только что был птенец. В это время послышалось угрожающее квохтанье, и на Малыша налетела разгневанная, с распущенными перьями мать-глухарка. Удар ее жесткого крыла пришелся, к счастью по кончику лапы, но все равно причинил боль. Зайчонок обиженно вскрикнул, тряхнул ушами и поскакал прочь от глухариного выводка, потеряв всякий интерес к птенцам.

Осинник скоро кончился. За ним тянулся неглубокий извилистый овраг, по дну которого струился ручей с прозрачной водой. Малыш легко перепрыгнул его, выбрался из оврага и присел передохнуть. Впереди расстилалась прогалина с густой травой, среди которой кое-где выглядывали синие и белые цветы, а дальше сплошной стеной вставали темно-зеленые хмурые ели. Малыш, не раздумывая, направился туда. Ему очень хотелось узнать, а что там, за этими высокими елями:

Старые, покрытые седым мохом, ели недружелюбно встретили смельчака. Опустив длинные колючие ветки к самой земле, они преградили ему путь. Прыгать среди них, выбирая просветы, было трудно, и зайчонок остановился. Вот тут-то он и увидел шустрого рыжего зверька. Подняв длинный пушистый хвост, тот прыгал почти так же, как и сам Малыш. Это была белка. Она искала грибы, чтобы наколоть их на острые сучки и высушить, — делала запасы на зиму. Разворошив хвойную подстилку, белка сорвала молоденький крепкий боровичок и направилась с ним к ближайшему дереву. Она так спешила, что не заметила зайчонка и едва не налетела на него. Малыш не испугался рыжего незнакомца. Привстав на задних лапах, он замахал передними, приглашая белку поиграть с ним. От неожиданности белка выронила гриб, недовольно зацокала, опять подхватила свою добычу и стрелой взлетела по стволу ели на толстую ветку. Зайчонок хотел тоже взобраться на дерево, но упал на спину и некоторое время лежал так, не понимая, почему у него не получилось. А белка, сердито цокая и подергивая от волнения пушистым хвостом, зорко следила за ним с ветки. Гриб выпал у нее из лапок и упал рядом с зайчонком. Тот вскочил, потоптался возле дерева и поняв,