Байонеты снова были наточены, мушкеты проверены, оставалось только слушать унылый звук соборного колокола и ждать. С последними лучами солнца Бадахос ляжет к их ногам.

Капитан Роберт Ноулз, теперь прикомандированный к Третьей дивизии, глядел на замок, ставший прибежищем хищных птиц. Третья дивизия получила самые длинные лестницы: им предстояло пересечь поток и взобраться на скалу. Никто не ждал, что эта атака удастся: нужно было только не давать снимать войска с этого участка. Но парни Ноулза улыбались и обещали взобраться на стену: «Мы им покажем, сэр!» И они попытаются, конечно, он сам пойдет с ними. Ноулз подумал, как чудесно было бы первым добраться до дома с двумя апельсиновыми деревьями и охранять Терезу с ребенком до прихода Шарпа. Он снова поглядел на замок на высокой скале и поклялся сражаться так же, как Шарп. К черту ложные атаки! Они пойдут на приступ всерьез.

Пятая дивизия, отведенная за реку, тоже возьмет лестницы и начнет эскаладу, только против северо-восточного бастиона, Сан-Винсенте, нависшего над ленивой рекой. Как и в случае с замком, эта атака должна сковать часть вражеских сил, не давая посылать подкрепления на юго-восточный угол крепости, где расположены бреши и где Веллингтон планирует одержать свою победу.

Бреши. Четвертая и легкая дивизии проведут настоящий штурм, атакуя через все три пролома. Глядя на вечерние облака, можно было представить себе кипение людской массы во рву: будет жестокий бой, но они победят. Бадахос будет взят. А пока пушки продолжали палить.

Шарп сходил к оружейнику-кавалеристу, поработавшему точильным кругом так, что с кромки лезвия летели искры, проверил винтовку и зарядил семиствольное ружье: несмотря на то, что приказ впрямую запрещал ему идти в ров, он должен быть готов. Он был единственным, кто добирался до края гласиса, поэтому его задачей было проводить «Отчаянную надежду», собранную из солдат легкой дивизии, к краю рва напротив бастиона Санта-Мария. Там они расстанутся: «Надежда» пойдет дальше, атаковать бастион и новую брешь, пока по правую руку от них полк Южного Эссекса в составе Четвертой дивизии будет двигаться к Тринидаду. Отведя «Отчаянную надежду», Шарп должен вернуться, чтобы показать дорогу другим батальонам, но он молился, чтобы появился хоть малейший шанс бросить все и с боями прорываться за стену, к ребенку.

Часы пробили шесть, потом четверть, а в половине седьмого прозвучала команда на построение. Строились вдали от города, ранцев не брали, только оружие и амуницию. Полковники в последний раз проверяли мельчайшие детали – не столько для того, чтобы найти нарушения устава, сколько для того, чтобы подбодрить людей, вселить в них уверенность, потому что этой ночью именно обычные рядовые солдаты должны были писать очередную страницу истории, и лучше бы на этой странице была славная победа Британии. С закатом напряжение усилилось: воображение заставляло все страхи обрести плоть – и офицеры раздали «боевые» порции рома, получив в ответ пригоршню старых шуток. Атмосфера потеплела, все вдруг подумали, что любые трудности можно преодолеть, если держаться вместе, и даже те из офицеров, кто всю жизнь провел в роскошных дворцах, почувствовали единение со своими людьми: игры воображения не делали поблажек богатым, как не сделают их и защитники крепости – сегодня ночью во рву богатые и бедные должны держаться вместе. Жены прощались с мужьями и надеялись, что завтра те вернутся живыми, обычно шумные дети молчали в ожидании непредсказуемого, только в палатках докторов натачивали скальпели и проверяли инструменты. А пушки продолжали палить.

Семь. Осталось всего полчаса. Шарп и другие проводники, все инженеры, кроме самого стрелка, разошлись по батальонам. «Отчаянная надежда» легкой дивизии наполовину состояла из стрелков, надеявшихся на почетную нашивку в виде лаврового венка. Они улыбались и шутили, желая, чтобы все поскорее кончилось, как человек под скальпелем хирурга хочет приблизить роковую минуту. Они двинутся в половине восьмого, а к половине десятого все будет решено. Те, кто останется жив, к десяти будут в стельку пьяны: вино для них будет бесплатным. Оставалось молиться на часы и ждать, сидя прямо на земле с винтовками между колен. Скорее бы, скорее! Спустилась тьма, пушки продолжали палить, а приказа все не было.

Пробило половина восьмого, а приказа все не было. Причину задержки никто не знал. Люди дергались, злились на невидимых штабных, проклинали эту чертову армию и чертовых генералов, потому что темнота дала французам возможность спуститься в брешь и приготовить британцам ловушки. Пушки наконец утихли, как и предполагалось с самого утра, но приказ все не шел. Солдаты уже почти физически ощущали копошение французов в бреши. Отзвучало восемь ударов, потом звякнуло половину девятого, и только тогда в темноте послышался стук копыт. Всем хотелось получить хоть какую-то информацию, но она пришла только на уровне слухов: вроде бы, потерялись лестницы, не хватало и мешков с сеном. Снова послышались проклятия в адрес инженеров, паршивой армии и работающих не покладая рук французов.

Девять. В бреши уже ждет смерть. Отложите атаку, думал Шарп, пусть это будет завтра! Штурм должен идти по пятам за пушками, в первые минуты темноты, когда последние лучи солнца только скроются за горизонтом – тогда батальоны не потеряются на гласисе. Но часы тикали, люди ждали, а враги использовали каждую драгоценную минуту для укрепления позиций. Наконец в темноте послышался шум: приказ получен, задержек больше не будет.

Пошли, пошли, пошли, пошли! Шеренги дернулись, лязгнул металл, загремели винтовки и мушкеты. Послышались вздохи облегчения: в непроглядной темноте 6400 человек, англичан, ирландцев, шотландцев, валлийцев и португальцев двинулись к городу. Проводники потребовали тишины, передавая приказы по цепочке назад, но, в конце концов, невозможно заглушить топот тысяч башмаков по дороге, идущей между озером и фортом Пардалера. Дальше на север, между мостом и разрушенной водяной мельницей на Ривилье, строилась Третья дивизия. Слышалось кваканье лягушек, кое-где испуганно вскрикивали люди. Бадахос был темен и тих.

Лейтенант, возглавлявший «Отчаянную надежду», тронул Шарпа за локоть:

- Мы не слишком уклонились влево?

Четвертой дивизии не было видно: вокруг стояла полная темнота, из форта и города не доносилось ни звука. Шарп прошептал:

- Мы идем правильно.

Не было ни выстрелов, ни криков. Тишина. Шарп гадал, не стала ли атака сюрпризом для французов: может, их сбила с толку задержка штурма, и противник расслабился, ожидая наступления нового дня? Идти оставалось совсем немного. Мрачная тень крепости закрыла половину неба, в темноте она казалась еще больше – огромная, невообразимо мощная. У ног Шарпа начался склон гласиса, он остановился, а «Отчаянная надежда», все шесть десятков человек, построились в атакующую колонну, приготовив лестницы и мешки с сеном. Лейтенант потащил из ножен шпагу: «Готовьсь!»

Справа, с позиций Третьей дивизии, послышались выстрелы. Казалось, что до них много миль, что там идет совсем другая битва – было невозможно поверить, что эти выстрелы имеют какое-то отношение к темнеющему впереди гласису и крепости, лежащей за ним. Но звук мог насторожить французских часовых, и Шарп заспешил вверх по склону, чуть забирая влево. Однако стены и бастионы молчали. Он попытался сориентироваться, распознать тени, виденные три ночи назад. Шаги его звучали гулко, а сзади тяжело дышали люди. Французы не могут не услышать! В какой-то момент возбужденное воображение даже заставило его пригнуться, уклоняясь от придуманного картечного залпа. Наконец он увидел угол бастиона и опознал Санта-Марию. Накатило облегчение: он вывел «Отчаянную надежду» к нужному месту.

Шарп обернулся к лейтенанту: «Здесь!» Он страстно хотел идти с ними, возглавить «Надежду» - но этим мечтам не суждено было сбыться: вся слава достанется лейтенанту, который даже не удостоил его ответом. Сегодня он станет богом, сегодня он не может ошибаться, потому что ведет «Отчаянную надежду» на самую большую цитадель, которую когда-либо атаковала британская армия.

Они пошли, стараясь не шуметь. Лестницы чуть заскрипели о края рва, люди начали спускаться, поскальзываясь на ступеньках и падая на заблаговременно скинутые вниз мешки с сеном. Началось.

Шарп поглядел на стены: те были темны и безмолвны. За его спиной, у подножия гласиса, слышался приглушенный топот тысяч ног: подходили батальоны. Где-то впереди крикнул лейтенант, послышался первый стук башмаков по камням бреши. Да, началось. В Бадахос пришел ад.