где были предприняты три атаки за ночь, но даже несколько атак не гарантировали успеха. Ветераны, сражавшиеся под командой Веллингтона еще в Индии, знали, что он не любит осады. Пэр умел беречь людей в битвах, сражался за их здоровье между кампаниями, но мог швырять их на стены крепостей горстями, как картечь, чтобы сократить время осады.

Шарп пожал плечами:

- Это все равно надо сделать.

- Да, так все девственницы говорят, - улыбнулся Хоган. – А у вас какие новости?

- У нас с новостями негусто, - Шарп рисовал пальцем по пролитому вину букву А, потом замазал ее. – Новобранцы присоединятся к нам в Эльвасе. Говорят, две сотни плюс офицеры, но о полковнике ничего. Ты что-нибудь слыхал?

Хоган сплюнул оливковую косточку:

- Ни слова. Но ставлю два ящика вина против одного, что вы получите его до осады.

- Которая начнется когда?

Хоган задумался, подкидывая в руке оливку:

- Недели три? Морем везут орудия, все уже движется.

Шарп выглянул в маленькое оконце возле задней двери и понял, что ливень опять усилился.

- Тебе б погоду получше.

Хоган пожал плечами:

- Дождь когда-нибудь кончится.

- Угу, так говорил и брат Ноя.

Хоган улыбнулся:

- Ага, но, в конце концов, ему не пришлось месить лопатой слоновий навоз сорок дней подряд.

Шарп кивнул. Батальон скоро будет копаться в грязи, пробиваясь к огромной крепости. Когда он задумался о Бадахосе, выражение его лица изменилось, и Хоган, заметив его беспокойство, поинтересовался:

- Что-то не так?

Харп отрицательно покачал головой:

- Нет, все в порядке.

- Теперь-то будет у тебя приказ о назначении?

- Надеюсь.

- Они вечно врут, конечно, но на этот раз у тебя его не отнять.

- Готов поставить еще вина на это?

Хоган промолчал: ответить было нечего. Генеральный штаб повышал в чине слепых и вчерашних клиентов сумасшедших домов только потому, что у тех были деньги и связи, но не имел привычки утверждать приказы о повышении только потому, что человек был хорош в своем деле. Ирландец покачал головой и снова поднял бокал:

- Чтоб все крючкотворы сдохли от сифилиса!

- Пусть сгниют в корчах!

Возле стойки возникла толкотня, на лице Хогана появилась приветственная улыбка, и к ним присоединился майор Форрест. Шарп в пол-уха слушал, как Хоган повторяет новости, но мысли его были далеко, с проклятым приказом. Если бы только его утвердили, можно было бы расслабиться. Он пытался представить, что случилось бы, если бы ему отказали, но принять себя снова лейтенантом - невозможно! Он должен первым приветствовать Ноулза, называя его «сэр», а кто-то другой возглавит роту, которую Шарп выучил, воспитал и провел через два года войны. Он вспомнил, как первый раз увидел их, испуганных и беспомощных – а теперь они были такими же, как любой солдат в армии, если не лучше. Как мог он представить, что потеряет их, потеряет Харпера? Боже правый! Потерять Харпера!

- Боже правый! – на секунду Шарпу показалось, что Хоган читает его мысли. Потом он увидел, что майор глядит через всю комнату и качает головой: «Если я когда-либо видел красоту, которую желал бы завоевать, это была она, мечта моя!»

В комнату вошла Тереза, она уже пробиралась к ним. Хоган повернулся к Форресту: «Это ваша дама, майор? Она не может быть с Шарпом. У этого парня совсем нет вкуса! Он не слыхал о Джоне Донне, даже не в состоянии поправить неправильную цитату! Нет, создание столь прекрасное может влюбиться только в человека со вкусом, такого, как вы, майор, или я!» Он дернул себя за воротник, а Форрест покраснел от удовольствия.

Лейтенант Прайс упал на колени перед Терезой, не давая ей пройти и предлагая бессмертную любовь в виде красного перца, который держал, как розу. Другие лейтенанты подбадривали его и кричали Терезе, что у Гарольда Прайса отличные перспективы, но она только послала ему воздушный поцелуй и прошла дальше. Шарп безумно гордился ею: в любом месте мира, в любом обществе, а не только в сырой, прокуренной гостинице Порталегри, ее признали бы красавицей. Мать его ребенка. Его женщина. Он встал ей навстречу, смущенный, что все вокруг видят его удовольствие, и предложил ей стул. Он представил Хогана, отпустившего несколько реплик на безупречном испанском и заставившего ее засмеяться. А она нежно смотрела на Шарпа из-под длинных темных ресниц, слушала болтовню ирландца и изредка смеялась. Инженер поднял бокал в ее честь, позаигрывал с ней и произнес, взглянув на Шарпа:

- Счастливчик ты, Ричард.

- Я знаю, сэр, знаю.

Лейтенант Прайс с недоумением взирал на красный перец в своей руке. Швырнув его через всю комнату, он крикнул вслед:

- Так куда идем?

- В Бадахос! – и комната взорвалась смехом.