деморализованной Наташи распалил его до предела. Чего тут ждать? Он не понимал, чего добивается Волк, но проволочки вызывали у него животную ярость. Грубо вцепившись в платиновые волосы, он потащил женщину за собой. Мимо накрытого стола, за которым можно славно поесть и выпить — потом, когда эта шикарная баба, привязанная к кровати и использованная по несколько раз, будет ждать своей участи. Мимо наполненной хрусталем и фарфором старинной «хельги», по которой Дунда с непонятным остервенением ударил кастетом. Мимо огромного японского телевизора, который разбился с глухим, словно граната в подвале, взрывом кинескопа. Осколками поцарапало руку, и Дунда, зализывая кровь, вошел наконец в спальню, бросил Наташу на широкую кровать и распорол острыми шипами несколько подушек.

Пух и перья летали по комнате, создавая привычную атмосферу погрома, к которой Дунда подсознательно и стремился, потому что именно в ней чувствовал себя, как рыба в воде.

— Снимай все, сука! — невооруженной ладонью он с размаху ударил женщину по лицу.

— Ты чего здесь командуешь?! — зло спросил Волк по-чеченски. Он стоял на пороге и держал в руке взведенный «таурус». Ствол револьвера был направлен Дундс в живот. Второй раз за сегодняшний день.

— Разве ты здесь главный? Кто тебя в Москве оставил, кто сюда привел?

В гортанной речи Наташа различила только слово «Москва». Она плохо осознавала происходящее и хотела одного — чтобы этот кошмар поскорей закончился. Разнузданная агрессивность бандитов внушала парализующий животный страх. Руки и ноги были как ватные. Она не могла не только сопротивляться, но даже думать о сопротивлении.

— Мы оба главные! — примирительно ответил Дунда и вытер обслюнявленный подбородок, оставив на нем следы крови. — Нам что, бабы не хватит? Убери пушку! Хочешь первым — давай, мне все равно.

— То-то, — перейдя на русский, сказал Волк и подошел к кровати.

Квартира с цифрой «27» располагалась справа, дверь выглядела, как всегда, мирно, и Карпенко на миг подумал, что ошибся: мало ли к кому могли спешить невоспитанные кавказцы, вовсе не обязательно связывать их с остановкой поезда под Гудермесом. Однако обостренная интуиция подсказывала, что тревога не напрасна. Он приник к двери ухом — ничего не слышно. Универсальный набор отмычек позволил за несколько минут справиться с замками, но войти в квартиру помешала цепочка. Сквозь открывшуюся щель Виталий заглянул в прихожую. Осколки зеркала и разорванная блузка сказали ему все, что требовалось.

В квартире находились враги. Двое.

Чтобы не тратить времени, он не стал расстегивать брючный ремень, а попросту перерезал его и снял ножны. Они имели приспособление для резки колючей проволоки. Карпенко не знал, удастся ли им перекусить цепочку, но другого варианта не было. Отогнув шарнирный рычаг, он просунул инструмент в щель и зажал одну сторону плоского звена между режущими кромками. Пришлось приложить большое усилие, у него вздулись вены на шее и окаменели мышцы.

Крак! Счастье, что цепочка оказалась родной, российской, из незакаленной стали. Он захватил вторую сторону, напрягся… Крак! Дверь раскрылась, и Карпенко шагнул внутрь. Руки машинально привели «НРС» в боевое положение, и, выставив нож рукояткой вперед, он бесшумно скользнул в комнату. Сервированный стол, выбитое стекло «хельги», разбитый телевизор…

В спальне отчетливо слышалась какая-то возня и бессильное мычание. Делая последний шаг, Карпенко был готов увидеть самую отвратительную и гнусную сцену из всех, которые встречаются в жестоком и развращенном мире людей. Но до нее дело еще не дошло. Два сопящих чеченца заканчивали привязывать к кровати совершенно голую Наташу. Увлеченные своим делом, они не заметили движения за спиной.

— Идите домой и останетесь живы! — сам не зная зачем, сказал Карпенко единственную известную ему фразу на чеченском языке.

Бандитов словно обожгло кнутом. Они шарахнулись в стороны, испуганно оглядываясь назад, будто ожидали увидеть председателя совета старейшин родного села либо самого Аллаха, явившегося покарать нечестивцев. Но увидели крупного русского мужика с застывшим в ненависти лицом и вытянутой рукой. Карпенко нажал гашетку. Внезапная боль разодрала Волку грудную клетку. Дунда не понял, почему товарищ вдруг схватился за сердце и опрокинулся на пол. Да ему и не оставалось времени на осмысливание происходящих событий: мужик резко взмахнул рукой, и клинок спецножа до половины вошел между ребер, проткнув правое легкое. Захрипев, Дунда бесформенным кулем осел рядом с соплеменником.

Карпенко много раз бывал в серьезных переделках и действовал по всем правилам. Он быстро обыскал обоих, забрал револьвер и кастет, выдернул из раны свой нож. Волк умер сразу, а Дунда находился в таком состоянии, что вряд ли мог представлять опасность. Но все же Виталий выбросил железяки в другую комнату, а бездыханных бандитов связал их же собственными ремнями. Только дилетант оставляет внезапно «ожившему» врагу возможность выстрелить себе в спину.

Освободив Наташу, он перенес ее в гостиную и положил на диван. Женщина находилась в трансе, но пульс был ровным и хорошего наполнения. Достав мобильный телефон, генерал вызвал свою машину.

— Поужинал? — спросил он у взявшего трубку Королева.

— Вы что, шеф? — изумился капитан. — Еще до дома не доехал.

— Тогда разворачивайся, я тебя накормлю — тут шикарный стол. А кроме стола один «двухсотый» и один «трехсотый». Впрочем, считай, два «двухсотых». Вызывай Клевцова с ребятами. И захвати из первой помощи антидепрессант.

«Двухсотый», "трехсотый — принятое в армии кодовое обозначение убитых и раненых.

— Я понял, — после паузы ответил Королев. — Разворачиваюсь.

— Квартиру знаешь?

— Знаю.

Карпенко усмехнулся. Номера квартиры он никому не сообщал.

Коржов воспаленными глазами разглядывал Верлинова. Главный телохранитель, а по мнению многих и визирь Первого лица, выглядел сегодня неважно. Отчетливо выделялись мешки под глазами, откровенно проглядывала лысина, обычно тщательно, но не очень успешно маскируемая боковым начесом.

— Что произойдет, если взорвать ваш проклятый заряд? — безжизненным тоном спросил он.

Верлинов замешкался с ответом. Просто так подобные вопросы не задают.

— Сдвинутся геологические пласты под районом Кремля. Просядет поверхность — где на семь, где на двадцать метров. Словом, короткое, но интенсивное землетрясение силой до восьми-десяти баллов. Зона сплошных разрушений в диаметре трех-пяти километров.

— Да-а-а… Доигрались! — Коржов закрыл лицо руками. Стало ясно: произошло что-то ужасное.

— Кто может произвести взрыв? — голос глухо прозвучал из-под сомкнутых пальцев.

— Только специалист, — беспокойство собеседника передалось Верлинову. — Человек неподготовленный не способен этого сделать. Нужен высококвалифицированный специалист. Такие наперечет даже в Москве…

И вдруг генерала словно кипятком ошпарило: пропавший Бобренков-Паганель был именно таким специалистом. Шестым чувством он ощутил, что неказистый очкарик как-то связан с этой историей.

— А что случилось?

Коржов оторвал руки от лица и впился в собеседника тяжелым взглядом.

— Сущий пустяк. По прямому факсу на имя Президента поступил ультиматум с угрозой взорвать бомбу и разрушить Кремль. Сроку дано трое суток.

— Каковы их требования?

— Чьи? — вскинулся Коржов, словно гончая, взявшая след.

— Перестаньте. Я не знаю ничего сверх того, что услышал от вас. Но подобные угрозы выдвигает не один человек, а какая-нибудь группа…

Коржов снова сник.

— Прекращение военных действий в Чечне. Полный вывод войск. Все за семьдесят два часа. Шесть часов уже прошло.

— И что решил Сам?

— Что какой-то сумасшедший узнал номер прямого факса. Дал нагоняй руководству ФАПСИ и поручил