совсем чужие края, где ни своих знакомых, ни того, чьи документы, где ни одна собака не опознает…

На часах было уже без десяти…

– Обжился Икс в новых краях, обладился. Годы бегут, и столько их уже минуло, что он даже за прошлое свое опасаться почти что перестал, уверовал: было да сплыло, никогда уже не воротится… Не предвидел он только одного, этот Икс, что живет тут Извалов, который в той же дивизии служил, и друг он Артамонову, и что хоть гора с горой, как говорится, не сходится, а люди, как далеко их ни разбросай, все-таки, случается, сойдутся, и Артамонов возьмет да и приедет сюда собственной персоной. И так оно получится, что, когда он приедет и сойдет с поезда в Порони и станут они с Изваловым искать попутную на Садовое машину, тут им Икс случайно и подвернется…

Тяжелая, в буграх вен, рука Клушина все катала, катала пальцами хлебный катышек… Он по-прежнему сидел застыло, только раз, будто в непроизвольном движении, так просто, повернул голову в сторону печи. Костя уловил, куда он поглядел – на край лежанки, на стоящий там чугунный угольный утюг…

– Икс Артамонова, надо полагать, узнал сразу, с первого же взгляда. И потому, что хорошо его помнил – комиссар-то в полку один, и потому, что у него была очень уж примечательная внешность: пятнистая кожа на лбу. Есть люди, отличающиеся такой особенностью – как лето, так у них на лице или на шее, на груди или на руках, всегда в одном и том же месте, выступают розовато-коричневые пигментные пятна… Извалов и Артамонов поджидали попутную машину у переезда, за шлагбаумом, – тут они и остановили Икса. Что было ему делать? Тем более что сначала он притормозил грузовик, а потом уж узнал Артамонова. Не бежать же? Он их посадил. Грузчик в этот раз сидел в кабине, Извалов с Артамоновым залезли в кузов, на мешки. На одно оставалось надеяться Иксу – что Артамонов не приглядится к нему и его не узнает. Доехали до села. Учитель и его гость слезли, поблагодарили. Икс делал вид, что ему крайне некогда, и хотел поскорее от них уехать, но Артамонов, так как Икс взять деньги отказался, с особенной сердечностью пожал ему руку и, пожимая, задержал свое рукопожатие и пристально поглядел Иксу в лицо. Спросить он ничего не спросил, и ничего не сказал такого, чтобы Иксу стало ясно, что Артамонов его узнал. Скорее выглядело так, что он не узнал. Но все-таки какие-то смутные воспоминания, смутные мысли у Артамонова, когда он жал Иксу руку, промелькнули… Тут может показаться странным, откуда такие тонкие подробности, – перебил Костя самого себя. – А это, между прочим, очень просто. Людям лишь только кажется, что они мало видны для окружающих, на самом же деле всегда находится кто-то, кто их видит, наблюдает и запоминает увиденное, оставляет его в своей памяти. Пусть даже увидено немногое, но это немногое, если умело им распорядиться, потом может выполнить роль косточки, по которой ученые безошибочно воссоздают весь остальной костяк. В данных обстоятельствах такими свидетелями оказались, помимо грузчика, еще несколько человек, случайно проходившие по улице или так же случайно видевшие эту сцену со своих дворов, со своих огородов, – ведь как раз было время весенних огородных работ. Свидетели запомнили не только то рукопожатие, про которое я рассказал, но и еще кое-что. Когда Извалов и Артамонов пошли по улице, Икс, спрятавшись за грузовик, как будто для того чтобы что-то в нем проверить, стал осторожно следить за ними. Ему хотелось знать – оглянется ли на него Артамонов. Если оглянется, значит, Артамонова занимает мелькнувшее у него воспоминание, значит, он задержался на нем мыслью, хочет его прояснить и, значит, дело плохо, так как Артамонов может окончательно все вспомнить и его узнать. Извалов и Артамонов отошли шагов на тридцать-пятьдесят, и Артамонов действительно обернулся и поглядел на грузовик, о чем-то говоря с Изваловым. При этом у него было такое выражение, как будто его что-то очень заботит или он хочет что-то разгадать. Но Артамонов за свою жизнь повидал такое количество людей, а то, что всплыло в его сознании, было пока еще так зыбко и смутно, что ни с чем определенным оно не связалось. К тому же Извалов, не осведомленный, видимо, над чем раздумывает Артамонов, отвлек его внимание: взял под руку и стал показывать на здание школы и пристроенный к нему гимнастический зал. Пока не вошли они в переулок и в калитку дома, Икс следил за ними, прячась за грузовиком. Но больше Артамонов не оглянулся. Как видно, его целиком занял разговор о школе и переустройствах в ней; Извалова они очень увлекали, ведь многое делалось по его предложению, и когда он начинал рассказывать, его можно было заслушаться.

А Икс остался очень встревоженный. То, что Артамонов его не вспомнил, нисколько его не успокоило. Не вспомнил сейчас – вспомнит потом: завтра, послезавтра… И если вспомнит? Нет, вспомнить он не должен! Нельзя до этого допустить. Ведь это же Иксу смертный приговор!

Скинув мешки, Икс поехал в Поронь снова, за последней партией груза. Всю дорогу он усиленно думал. Он понял, что еще располагает временем. Если даже предположить, что Артамонов уже вспомнил, то и тогда время у него еще есть. Не станет же он сразу об этом заявлять? Его, безусловно, смутит другая фамилия, появятся законные сомнения в своей догадке; как серьезный человек, понимающий свою ответственность, какие последствия могут вызвать его действия, он сочтет необходимым получше все уточнить, проверить, прежде чем делиться с другими. Если же он и скажет кому-либо, то разве что только одному Извалову, и до завтрашнего утра они, конечно, еще ничего против него не предпримут. Значит, ему дается ночь, и за эту ночь надо успеть!..

По пути в Поронь Икс сложил себе план, как действовать. Все, что он потом делал в Порони и на пути обратно, он делал уже не просто так, а по этому плану, имевшему одну определенную, конкретную цель – убрать Артамонова, чтобы он уже никогда не заговорил как свидетель, как разоблачитель…

– Т-ты это ж-ждешь, что ль, к-кого, что на часы п-поглядываешь? – с запинкой, вклиниваясь, спросил Клушин.

По логике избранного поведения, то есть притворяясь все еще не понявшим, ему для натуральности уже давно полагалось поинтересоваться – какой же это совхозный шофер подразумевается под Иксом: шоферов-то в совхозе не так уж много, все наперечет…

– Часы? Ехать надо, вот и смотрю, – отозвался Костя небрежно. – Ну, досказывать дальше?

– 3-занятно… – ответил Клушин, с видным усилием одолевая что-то в себе. И даже сделал попытку улыбнуться. Улыбка вышла у него вымученная, неживая, больше похожая на болезненную гримасу.

– Дальше было так. В Порони нагрузили мешки – опять тот же суперфосфат. Икс стал тянуть время, потому что выехать рано ему не годилось, – пошел в контору расписываться за груз, заняло это ровно три минуты, но он еще с полчаса там околачивался, просто так, делая вид, что ему что-то нужно. Один служащий даже спросил – чего это он прохлаждается? Икс ответил, – дескать, жду начальника. Но когда начальник явился, Икс в кабинет к нему не пошел, а вышел из конторы, отправился в центр поселка, пошатался там без дела, потом купил пол-литра водки в бакалейной лавке, упрятал ее в карман и вернулся к машине. Там стояли лохмотовские бабы, стали просить, чтоб взял, но Икс никого не посадил, люди были ему только помеха. Поехали. Но все равно для задуманного Иксом было еще слишком рано. И, кроме того, надо было проделать еще одну операцию с грузчиком. Поэтому, свернув на пустынную садовскую дорогу, Икс машину остановил и предложил грузчику выпить. Водку он распределил таким образом, что влил в грузчика почти всю бутылку, надеясь, что от сильного опьянения тот уже не сможет верно определять расстояние, время и судить о происходящем. Именно такой спутник ему и нужен был, ибо в дальнейшем Икс предполагал, если бы возникла необходимость, использовать грузчика как свидетеля своего алиби.

Грузчик пил на пустой желудок, водка подействовала на него крепко и надолго, однако не так, как рассчитывал Икс – рассудок и ориентировку он все же не потерял, и события той ночи, их время, место в памяти у него сохранились. Так что теперь он действительно представляет серьезного свидетеля, но только не в пользу Икса.

Напоив грузчика, Икс тронул машину дальше и двигался с таким расчетом, чтобы часам к десяти вечера находиться от села на расстоянии девяти-десяти километров. Когда достигли каменного придорожного столба, он остановил грузовик, вышел из кабины, повозился у заднего колеса и заявил грузчику, что шина лопнула, надо ее чинить, но для этого нет монтировок, их у него взял накануне кто-то из шоферов и не возвратил. Чтобы шина производила впечатление поврежденной, на тот случай, если бы грузчик вздумал вылезть из кузова и поглядеть на колесо, Икс, надавив на ниппель, выпустил из камеры воздух. А монтировки он еще прежде засунул подальше, под сиденье, их у него и не брал никто, они были при машине – так устанавливается это из показаний совхозного автомеханика, вспомнившего, что именно в это утро он производил очередную проверку технического состояния грузового автотранспорта, и даже составил об этом соответствующий акт. Он, кстати, сохранился и разыскан в документах автобазы… Грузчик же не знал того, что монтировки при машине, и поэтому без всякого сомнения, как должное, принял заявление Икса о том, что тот пойдет в Афонины Хатки к шоферу Павлу Романову, который после работы не оставляет свой грузовик в совхозном гараже, а приезжает на нем домой, потому что из села до хутора далеко ходить и