Порыв ветра пронесся по Парк-лейн и подхватил цилиндр джентльмена, выходившего из своего ландо у Элвестон-Хауза. Тот едва успел поймать его и поспешил во внушительные парадные двери особняка, вручив шляпу слуге в ливрее и белом парике.

— Очень ветрено сегодня, милорд, — заметил дворецкий, помогая ему снять пальто.

— И холодает к тому же, — ответил лорд Милторп. — Но для октября это нормально.

— Да, конечно, милорд, — почтительно подтвердил дворецкий.

Пройдя вперед, он распахнул тяжелые двери красного дерева в дальнем конце выложенного мрамором холла и объявил:

— Лорд Милторп, ваша светлость!

Герцог, который сидел в конце гостиной у камина, повернулся к гостю с приветливой улыбкой.

— Вы припозднились, Джордж! — заметил он. — Мы с Чарльзом гадали, что вас могло задержать.

— Меня задержал принц Уэльский, — ответил лорд Милторп. — Наш Берти и минуту не может провести в одиночестве, вы же знаете сами.

Он устроился в удобном глубоком кресле рядом с остальными двумя джентльменами и взял рюмку хереса, которую лакей подал ему на серебряном подносике.

— Я так и подумал, что дело в этом, — сказал герцог. — И как Его Королевское Высочество?

— Весьма недовольны, — ответил лорд Милторп. — И весьма раздражены.

— А что случилось на этот раз? — поинтересовался сэр Чарльз Чарлвуд.

Лакей как раз налил ему еще рюмку хереса, и, беря ее с подносика, тот добавил:

— Но у бедняги Берти вечно все дело в одном. Наверное, королева-мать запретила еще что-нибудь, чего ему захотелось сделать.

— Угадали с первого раза! — воскликнул лорд Милторп.

— Ну это не та игра, в которой я предлагал бы призы, — проговорил герцог Элвестон.

— Знаете, Вэриен, положение действительно пренеприятное, — откликнулся лорд Милторп. — По правде говоря, я считаю просто неприличным, что на открытии Суэцкого канала страну будет представлять только наш посол в Константинополе.

— Боже правый! — воскликнул сэр Чарльз. — Принц был уверен, что сможет туда поехать! Он так предвкушал празднества — после того приема, который оказал им с принцессой в прошлом году хедив Египта.

— Эдикт из Букингемского дворца однозначно означает «нет», — сказал лорд Милторп.

— Да, это, и правда, стыд! — воскликнул сэр Чарльз. — Я как раз недавно читал в «Тайме» об открытии канала. Почетной гостьей там будет императрица Евгения, должны присутствовать австрийский император и кронпринц Пруссии! Господи, как же жалко будет выглядеть Британия, если в таком блестящем собрании она будет представлена всего лишь каким-то послом!

— Королева думает только о том, чтобы не допустить принца ни к каким, хоть сколько бы то ни было важным делам, — отозвался лорд Милторп. — Она хочет, чтобы он все время находился во дворце и был у нее на побегушках. Готов поклясться, что, если в какой-нибудь газете вдруг напишут о нем что-то хорошее — что бывает так редко! — она в ярости рвет ее на части!

— Можно ли после этого винить Берти в том, что он пытается найти хоть какие-то развлечения? — вопросил сэр Чарльз.

— Конечно, нельзя! — согласился лорд Милторп.

— Решение относительно открытия канала действительно кажется странным, — медленно проговорил герцог.

Он был моложе обоих своих собеседников, но держался с такой властностью и уверенностью, что казался гораздо старше своих лет. Будучи необычайно привлекательным мужчиной, он выделялся в любом обществе.

В то же время его репутация обожателя женщин, как и репутация самого принца Уэльского, все время была под сомнением.

Но герцога это не беспокоило.

Герцог не прислушивался ни к кому и ни перед кем не отчитывался. Поскольку он был чрезвычайно богат, являлся одним из самых крупных землевладельцев страны, а титул его уходил корнями далеко в историю Англии, никто не решался с ним спорить, какие бы сумасбродные идеи ни приходили ему в голову.

Он был близким другом наследника престола, но в то же время не считал, что принадлежит к «Обществу Мальборо-Хауз», — по той простой причине, что «Общество Элвестон-Хауз» могло бы поспорить с окружением принца и, по правде сказать, превосходило его во всех отношениях. Сам принц всегда сетовал на то, что самые красивые женщины, самые хорошие обеды, самые удачные развлечения и самые роскошные приемы устраивались в Элвестон-Хаузе.

— Черт подери, Элвестон! — не раз говорил принц. — Дело ведь не только в том, что у вас есть деньги на всяческие экстравагантности: я подозреваю, что дело в том, что у вас вкус лучше, чем у других, и идеи у вас всегда оригинальные!

— Вы льстите мне, сир! — отвечал ему герцог.

Но хоть он и говорил вежливо, губы его цинично изгибались.

Он часто находил, что бурные развлечения принца, в которые тот бросался только потому, что скучал и раздражался из-за тех ограничений и запретов, которые накладывала на его жизнь царственная мать, слишком надуманны и утомительны, а потому лишены непринужденности, которую так ценил сам герцог.

— Знаете, кто мы такие, Вэриен? — однажды добродушно спросил принц, — Мы — короли общества, но я вас люблю и не сержусь, что мне приходится делить свой трон с вами.

Герцог тогда пробормотал что-то любезное, но в то же время подумал, что он не имеет намерений делить этот трон с кем бы то ни было.

Он прекрасно знал, что большинство современников ему завидуют и что по малейшему его знаку они готовы будут рабски перед ним пресмыкаться.

Герцог Элвестон был настолько богат, что мог потакать всем своим прихотям, и настолько щедр, что его друзья никогда не нуждались ни в чем — если только он знал, что им что-то нужно. В то же время он держался более отчужденно и — как сказал бы любой посторонний наблюдатель — более величественно, чем сам принц Уэльский. В нем чувствовалась врожденная властность — нечто, заставлявшее даже тех, кто его любил, держаться на почтительном расстоянии.

Конечно, у него были женщины, но никто из них не мог похвастать сколь-нибудь серьезным романом с ним. Герцогу достаточно было появиться на любом балу, чтобы все женские сердца начинали трепетать от волнения и сотни зовущих глаз устремлялись на него, обещая взаимность.

— Он красив, как греческий бог! — шептала одна светская красавица другой.

— А вы с кем-нибудь из них знакомы, милочка? — насмешливо отзывалась та.

— Одного достаточно! — был ответ. — Вот только я очень хотела бы познакомиться с ним поближе!