да и не собиралась, посему открыли самую просторную залу – ленинскую комнату. Набилось с полроты, причем все на одно лицо, как на подбор. Разногласий меж народом не наблюдалось – в плену быстро начали знакомиться, находить знакомцев. Нашлись и шутники. Более всех смехом пузырил Утюг, что из «малышевских»: «Пацаны, формируем отдельный ленинградский ударный батальон и просим всех направить в один лагерь. Ударным трудом на батарее бетономешалок докажем, что умеем нести высоко звание питерской братвы. Сначала о нас пропечатают в местном листке „На вышке“ с лозунгом „За пределы НТК не выносить!“, а потом и в региональной прессе… Вскоре заговорит Москва. И вот мы уже стахановцы- гагановцы…». Утюг произносил свою речь с трибуны. Говорил он складно и громко, но докончить ему не дал вошедший в зал усталый опер ОРБ: «Эй, гагановец! Давай на выход первым!» «Братья, верьте – наши жертвы не напрасны! Падет скоро это полицейское ярмо! Придет время, и мы станем истинными хозяевами страны! – пророчески не унимался Утюг, которого оперативник вытаскивал за футболку. – Парни, передайте на волю – я умираю пацаном!» Это было последнее, что ему удалось схохмить – далее последовал поджопник, и Утюг улетел в коридор.

– Товарищи, у кого есть листовки?! – в продолжение темы заржал Камыш.

– Слышь, браток, – одернул его Ташкент. – Тут такое дело керосиновое – в розыске я.

– Да, попал ты в вагон для некурящих, – помрачнел Камыш. – Валить надо.

– На прорыв?! – зло усмехнулся Ташкент.

А вокруг продолжался галдеж. Кто-то, давясь от смеха, пересказывал душещипательную историю: «Прикинь, а он на стрелке всем заявляет, что наша проститутка заразила его трипером. Он заразил жену. А посему мы должны ему за моральный ущерб!» Все вокруг: га-га-га! Одним словом, не оперативно- профилактическое мероприятие, а съемки римейка «Ленин в восемнадцатом году». Сцена под названием «Матросы сошли с линкора».

Тем временем Ташкент придумал следующее: Камыш идет на фотографирование и промывание мозгов первым и выдает ментам себя за Ташкента. Самого Ташкента пацаны заворачивают в длинный коврик и кладут за трибуну: к вечеру весь кипеж утихнет, и он по-тихому смоется. А ночью, когда лже- Ташкента отвезут к инициатору розыска, там и выяснится, кто есть ху. В принципе, гениально! И хотя Камыш понимал, что за такие фортеля по печени он заработает однозначно, ему было лестно оказать услугу в святом деле. А потом – не убьют ведь, в конце концов!

Так и сделали. Под шепоток двое заворачивали Ташкента в ковровую дорожку, десять стояли на стреме, а еще сорок глазели, как Ташкент «исчез». Через некоторое время Камыша вывели, откатали пальцы, сфоткали, с его слов проверили данные и!.. «Долетался, голуба!» – сформулировал свою радость оперативник. Дальше писано: в браслеты, в обезьянник, в газик и в следственное управление. Вытащили из дома следователя.

– Будем допрашиваться – нет? – заявил он сонно и недовольно.

– Простите за бестактность – в качестве кого? – поинтересовался Камыш.

– Вы, Ан, не юродствуйте! У вас мера пресечения – арест! – взорвался следак.

– Ан – это междометие такое? – начал Камыш.

– Так! – привстал контролирующий беседу опер и постарался шарахнуть Камыша рукой под ребро. Однако он не учел, что Камыш сидел на стуле с подлокотниками, поэтому всего лишь попал кулаком в дерево.

– Блядь! – зашипел сотрудник.

– Вот этого при мне не надо! – хлопнул по столу следователь.

– Не надо избивать невиновного или не надо членовредительством заниматься? – поинтересовался обрадованный произошедшим Камыш.

– Все! – заорал опер и врезал сильнейший подзатыльник Камышу.

– Да угомонись ты! – заорал на него следователь.

– Ребята, вы когда Ана поймаете, может, тогда и поорете друг на друга? – вставил Камыш. – А то ты сейчас вторую лапу отобьешь – чем тогда допрашивать будешь? – это он уже посоветовал оперативнику.

Воцарилась тишина… А через пару часов Камыша выгнали. Чем только не грозили: мать честная! Как только не называли! Ну и отметелили, конечно, это уж сам бог велел.

Через пару дней Ташкент нашел Камыша.

– Рахмат, Камыш, – поблагодарил он и протянул Жене одеколон в красивой дорогой упаковке. Камыш ожидал чего угодно, но только не этого. Ему казалось, что в такой ситуации Ташкент, как минимум, должен был сказать ему: «… всегда обращайся… ты для меня теперь всегда прав… в любую минуту…». От неожиданности Камыш молча взял презент и покрутил его в руках.

– Мы в расчете? – подытожил Ташкент. Камышу стало так стыдно за Ташкента, что он покраснел сам.

– Обижаешь, – невнятно пробурчал Камыш и, оставив парфюм на стойке бара, широкими шагами вышел на улицу. Дойдя до угла Невского и Садовой, он остановился и сплюнул: «Вот ведь сука! Сдать бы тебя, да мусора знакомого нет!». Сплюнул на всю жизнь…

С тех пор прошло уже больше десяти лет, однако обида не прошла. А теперь к былой обиде добавился еще и «знакомый мусор». Может, и правда, подобное к подобному тянется?…

Камыш бесцельно протянул руку к книжной полке, выудил одну наугад и на первой попавшейся на глаза странице прочел:

Женя мгновенно перефразировал:

Собственный вариант ему понравился больше. Камыш невольно улыбнулся, и его настроение немного улучшилось.