что… Открыл вроде бы один, может, второй ушел куда-то, не знаю. Ну, наш ему – здравия желаю, документики, чего-то про регистрацию спросил. А потом и говорит: а за какой такой надобностью вы к нам, гражданин хороший, из Джамбула прибыли? А тот ему и отвечает: прибыл, мол, в командировку, через месяц обратно поеду… Вот этот самый Джамбул, прости господи, я и запомнила. А участковый потом ко мне так и не зашел. Я уж и жаловаться хотела пойти.
– На что жаловаться? – не понял Нестеров.
– Как на что? – удивилась бдительная старушка. – На то, что нельзя к своим обязанностям халатно относиться. А вдруг я ценный свидетель, а меня не допросили?… Нет, про лифт, конечно, точно не скажу, не видала, но все равно – Петькина это работа, больше некому.
– Жильцы эти, новые, они как себя ведут? Гости к ним ходят? – спросила Полина.
– Вот этого не скажу, не видала… А вообще, ничего плохого про них сказать не могу – люди тихие, цельный день где-то пропадают, вечером заявятся: шмыг к себе в квартиру и больше не выходят… В общем, скучно живут, – неожиданно заключила Анна Бернгардовна.
Между тем ее рассказ все больше и больше заинтересовывал Нестерова:
– Скажите, а вот в тот вечер, когда участковый приходил, вы фамилию жильца случайно не расслышали?
– Да в том-то и дело, что слышала. Но вот забыла… Простенькая такая фамилия, чудная, всего две буквы, а вот какие…
– Случайно, не Ан?
– Точно, Ан и есть. Я еще удивилась, наградил же бог кого-то такой фамилией…
Больше ничего путного от старушки добиться не удалось, но и этой информации уже было, что называется, выше крыши. Нестеров и Полина спешно распрощались со словоохотливой хозяйкой и вышли на улицу.
– Что теперь? – спросила Ольховская.
– Как «что»? К участковому! – азартно ответил Нестеров, окрыленный внезапно обнаружившимся реальным следом.
Участкового на месте, естественно, не оказалось – к числу милицейских подвижников, засиживающихся на работе после восьми вечера, он явно не относился. Но Нестерова этим досадным обстоятельством было уже не остановить. Они дошли до Центрального РУВД, благо идти было недалеко, через дежурного узнали домашний телефон участкового и высвистали его в родной опорный пункт. Через полчаса злой как черт участковый явился – от него вкусно пахло домашним борщом и водочкой. Он открыл замок и провел Нестерова с Полиной в свои закрома. Здесь пахло уже менее вкусно – плесневелыми стенами, вековечной пылью и все той же водочкой. Участковый порылся в своих талмудах, нашел искомое и протянул Нестерову слегка помятую бумагу. Эта была ксерокопия справки о временной регистрации в Санкт-Петербурге граждан Казахстана Рымбаева Олжаса Куанышевича и ТЯНА Марата Омаровича. Действительно, уроженцев Джамбула, правда, не города-центра Джамбульской области Казахстана, а одноименного поселка городского типа в Карагандинской области. Словом, почувствуйте разницу!
На Нестерова было жалко смотреть. Впрочем, он нашел в себе силы вежливо поблагодарить участкового (все ж таки из-за стола выдернули человека) и, обратившись к Ольховской, мрачно изрек:
– Что ж, Полина Валерьевна, как мы смогли убедиться, работа по учету иностранцев на данном участке построена на должном уровне. Будем отмечать в приказе!
Участковый, молоденький лейтеха лет двадцати двух, высказался в том духе, что типа не за награды служим, исключительно ради спокойствия граждан, однако по его светящемуся лицу было видно, что похвала от «начальства» ему приятна. Нестеров между тем подумал, что если участковый в том же темпе продолжит свое тесное сотрудничество с алкогольными напитками, то он вполне может оказаться в приказе. Правда, в несколько ином.
Когда они покинули негостеприимный околоток (предложить «проверяющим» хотя бы чаю лейтенант, видимо, постеснялся), Полина, видя, как расстроен Нестеров, попыталась его утешить:
– Не переживайте, Александр Сергеевич. Не повезло сейчас, повезет потом. Знаете, я где-то читала такую фразу… дословно не помню, но суть ее сводится к следующему: не следует что-либо делать правильно с первого раза – иначе никто не оценит, как это было тяжело.
– Спасибо, Полинушка. Я, кстати, тоже знаю одну неплохую фразу, ее когда-то произнес один мой знакомый опер из УССМ, а тому, в свою очередь, ее поведал известный рецидивист Сенька-Босяк. А фраза такая: «День прошел – и черт с ним!» Все, давай-ка машину ловить. Спать хочется – мочи нет…
Вымотанные событиями последних дней, участники экипажа Нестерова спали без задних ног и без сновидений. А в это время в своей квартире в Графском переулке мучился бессоницей Камыш, который в перерывах между глотками горячительного «Джонни Уокер Блэк» с пьяных глаз размышлял о том, что в классической литературе именуют «превратностями судьбы» и «причудливым тусованием колоды». Разрыв с Полиной был болезненен, но все же не смертелен. Что уж тут поделаешь, коль сука-жизнь как сабля – широка, остра, бля. В конечном итоге, можно простить предательство любимого человека, но вот что делать, когда совершить предательство предлагают тебе. Это все слова, конечно, пафосные и малость отдают нафталином, но как еще расценить предложение помочь ментам свинтить Ташкента. Однако было во всей этой истории одно, очень даже немаленькое, «но», которое еще тогда, на мосту, случайно подметил Ваня Лямин. К Ташкенту Женя действительно испытывал давнюю антипатию. Конечно, не такую, что «даже кушать не могу», и все же…
Было это очень давно, году эдак в 92-м. Братва тогда забила стрелу в Пушкине, около Царскосельского лицея. Почему там? Этого никто из ныне оставшихся в живых не знает. Да и в то время мало кто понимал и еще меньше этим интересовался: а, действительно, почему именно там?
Это была не стрелка, а самая настоящая стрела: с каждой стороны ехало человек по тридцать. На фига так много с функциональной точки зрения? Но ведь и феодалы когда-то по Европе тоже ездили в окружении целых армий. Вот и в данном случае имело место нечто подобное, соответствующее, так сказать, духу времени.
«Тамбовские» съезжались с «малышевскими». В свою очередь каждый «пригласил» союзников, а союзники в ту пору были не чета нынешним – на подъем легки. Подавляющее большинство парней толком не знали, куда едут.
Некоторые не знали – зачем. Но день был радостный, весенний, и вереницы тонированных «восьмерок» и «девяток» без задних, в соответствии с тогдашней модой, номеров летели к Лицею. С каким бы неподдельным интересом Александр Сергеевич посмотрел на этих плотных безволосых парней в турецких тренировочных шароварах! Скорее всего, их облик поразил бы гения гораздо больше, нежели вид самодвижущихся повозок.
Итак, съезжались. Ташкент и Камыш тогда еще были с одной стороны. Ташкента пригласил Ноиль- одноглазый, а Камыша – боксеры из клуба «Ринг». А вообще, кто кого знал – тот того и подтягивал. С собой везли всякое – бейсбольные биты, ножки от столов, кастеты, ножи. «Якое» ехало в машине, которая шла подалее и незаметно от основной кавалькады. В душе «железо» не собирался применять никто, однако на словах, как водится, было иное.
Камыш подсел в машину к проезжавшему мимо Ташкенту около «Пулковской».
– Переполох-то с какого перепугу? – скалился по дороге Камыш, улыбаясь солнцу и жизни.
– А «тамбовским» зубы жмут, – игриво зыркнул своими раскосыми глазами Ташкент.
В салоне все захохотали.
Странное дело: невзирая на то, что о съезде братских народов знало, в общей сложности, всего лишь человек триста, сотрудники ОРБ все-таки умудрились получить о нем информацию. И когда машин пятнадцать под настороженные взгляды туристов подтянулось к дворцу – накрыли всех, для чего заблаговременно было припасено несколько грузовиков с ОМОНом.
– Вдруг патруль-облава! – присвистнул Камыш, увидев бегущих автоматчиков.
– Был я намедни в Париже: думал, будут кормить с ложки – оказались вилы! – недовольно пробурчал Ташкент и, закрыв затылок ладонями, выпал на асфальт.
Народ немного потоптали – однако без визгов со стороны лежащих и без унижений со стороны нападавших, после чего поволокли в РУВД города имени Пушкина. Дежурная часть всех принять не могла,
