– Богат расейский народ талантами, – сказал он с чувством. – Как только его мордой об стол ни били, потом о стену, о столбы, а затем рылом в грязь… а они то коммунизм строят, то царство божье на земле, то капитализм с человечьим лицом!
– В отдельно взятой губернии, – вставил Коган.
– Если бы! Я бы их всех тогда в Магадан, пусть строят.
– А как же законы?
– При резких поворотах, – сказал Сказбуш наставительно, – нарушения законности неизбежны. Она и так нарушается везде, как в ваших хваленых Штатах, так и в Израиле, о котором вы как-то странно помалкиваете.
– Например? – спросил Коган, лицо его вытянулось.
– В вашем Израиле… или в Штатах, не помню, да какая разница, это ж одно и то же, вчера судили каких-то двух грабителей… Одному пять лет припаяли, другому – четыре! Разве не навскидку?
Коган ощетинился:
– Почему навскидку?
Сказбуш покровительственно улыбнулся:
– Я бы поверил, если бы одному дали, скажем, пять лет два месяца четыре дня и шесть часов с минутами, а другому – четыре года одиннадцать месяцев три дня и сколько-то там часов с минутами. А так разве не приблизительно?.. Ага, дошло. А еще министр финансов! Степан Викторович, может, Коган и не еврей вовсе? Прикинулся, чтобы к деньгам поближе?
Краснохарев пробурчал, демонстрируя полное отсутствие расовой заинтересованности:
– Вам всем только олешков пасти, чукчи премудрые. Да когда пожар горит, не до соблюдений. Надо наш общий дом спасать! А если кого в суматохе локтем в рыло, то уж извиняйте, не до французских поклонов. И если ногу кому оттопчем, когда добро выносим… Если уж решились, то надо дело делать, а не пятиться. К тому же денег под матрасами оказалось больше, чем Коган насчитал… На хлеб не хватало, а пистолетики покупают, морды косорылые!
После двенадцатичасового рабочего дня не позавидуешь ни президенту, ни его команде. К тому же после известного срока никто из них уже не будет ни президентом, ни министрами, а вот ученый с мировым именем им и останется, так какого черта каторжанюсь?..
Выжатый как лимон, я вернулся домой на закате. В квартире прибиралась дочь Галя, Даша носилась по комнатам с Хрюкой. Обе бросились мне на шею, одна с визгом, другая – тоже с визгом. Из большой комнаты доносились сухие звуки ударов железа по костям, это зять гоняется за бедными скелетами в «Diablo-2». Из- за время от времени возникающих беспорядков в городе он не решается отпускать Галю вечером одну, что вообще-то замечательно. Пока она чистит и моет, а потом еще и наполняет холодильник, он ухитряется в моем персональном компе что-то передвинуть, зарарить, а то и попортить сэйвы.
– Кофе, – прохрипел я. – Большую чашку!
Галя укоризненно покачала головой:
– На ночь?
– Какая, к черту, ночь? – удивился я. – Два дня не был в Интернете!.. А ты чего тут свои порядки наводишь?
– Просто порядок, – отпарировала дочь. – Мама и эту неделю пробудет на даче. Позвонила, чтобы я проверила холодильник. Ты ж с голоду издохнешь, но поленишься добрести до магазина!
Я вздохнул:
– Да, по Интернету булочки пока что только виртуальные.
– А хотелось бы перейти с кухонной, – съязвила дочь, – на духовную пищу?
– Лучше информационную… От духовной слишком прет духовенством.
Загремело, руки затрясло. В пальцах дергалась кофемолка, я засыпаю зерна на глубинных рефлексах, без участия разума, а чтобы кофе всегда был одинаково крепким, зерен попросту набиваю под крышку.
Из комнаты вышел зять, остановился на пороге. Рослый, могучий, рано располневший, красивый и осанисто-импозантный, как молодой вельможа, взращенный на полноценной пище.
– Я вышел, – сообщил он таким значительным голосом, словно выиграл битву в Персидском заливе. – Засэйвился на шестом лэвэле.
– Неважно, – отмахнулся я. – Для меня это устарело… Я давно прошел даже добавочные миссии.
Комп хитро мигал зеленым глазком. Дочь укоризненно покачала головой. У нее под рукой в джезве забурлила вода, выплескиваясь на плиту, а я, разрываясь между плитой и компом, ничего этим бабам доверить нельзя, щелкнул зихелем, энтерякнул, вошел в дозвон, уже три дня не заглядывал в емэйлик, одновременно запустил лазерный диск с песнями, которые по моему заказу отыскал и сбросил на сидюк знакомый коллекционер. Правда, даже он удивился такой странной подборке. У меня рядом с песней на слова Рубцова о велосипеде стоит о Гражданской войне «Дан приказ: ему на запад…», дальше пара украинских казачьих, затем – «Вставай, страна огромная», но я меньше всего угождаю вкусам недоумков, что для дур выглядят эстетами, на моем любимом сидюке песни, которые вызывают в моей душе отклик, от которых щемит в груди, на глаза наворачиваются слезы… и под которые работается особенно хорошо и плодотворно.
«Наверх, вы, товарищи, все по местам, – запел сильный суровый голос, – последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает…»
Дочь и зять переглянулись, очень взрослые и солидные люди, правильные и уживающиеся в обществе. Что было в их взглядах, я знал по опыту, даже они пробовали меня перевоспитывать, чтобы жил, никого не шокируя ни взглядами, ни поведением, «как все люди». Отступившись наконец, живут своей жизнью нормальных людей, а я живу жизнью ненормального.
