как требуется от любого мужчины, к переходам под жарким солнцам, к ходьбе по горным дорогам. За окровавленными ступнями тянется настолько широкий кровавый след, что в нем уже не должно остаться крови…

Саид тоже смотрел на русского с горделивым презрением. Он был весь как высечен из гранита, ладный и крепкий, с блестящими мышцами, веселый и белозубый, кипящий силой и молодостью.

Рядом стоял, положив руки на ствол автомата, Атанбек. Темный, как прогретый солнцем валун, гибкий, как виноградная лоза, что жадно пьет солнце, он стоял красивый и полный сил, вовсе не чувствуя страшного жара, не взмокший, в ладно подогнанном комбинезоне, с засученными рукавами.

– Я искал вас, – прохрипел человек.

Он сделал еще шаг, пошатнулся. Его пересохшие губы, что не размыкались уже неизвестно как долго, лопнули от движений. Темно-красные капли вздулись, но не побежали струйками, а потекли нехотя, толстые, как напившиеся крови пиявки.

Саид понял, что кровь загустела от обезвоживания, этому сумасшедшему осталось жить всего несколько часов.

– Ты нас нашел, – согласился он. – А теперь скажи, зачем искал, и – умри.

Мужчина упал на колени, пошатался, но огромным усилием удержался и так, на коленях, заговорил механическим голосом, хриплым и изломанным зноем и жаждой:

– Я старший сержант подразделения краповых беретов… Петро Данилюк. В моем взводе был Марат Ильясов… мусульманин. Он не ел сало, а я его заставлял… Как заставлял?.. Это в камере пыток можно держаться, когда из тебя рвут мясо раскаленными крючьями… но не в казарме, когда все спят или идут в город, а ты моешь пол или чистишь отхожее место… Изо дня в день, из месяца в месяц… Я сломил его, он плакал, но ел сало. И я счел, что сделал доброе дело… Но через год вернулся в свой город, где мой лучший друг плюнул мне в лицо…

Все толпились, слушали с жадным интересом, в тишине слышно было только сдавленное от ярости дыхание, щелчки взводимых затворов да лязг ножей, что выдергивали из ножен. Саид спросил страшным голосом:

– То был мусульманин?

– Нет.

– А кто?

– Мой земляк из Перми. Я ему врезал и перестал с ним общаться, но потом были еще и еще. А мой школьный учитель… я его любил и уважал, закрыл передо мной дверь. Я всем рассказывал, как можно мусульман научить есть сало и сделать их людьми, и как-то один из очкариков ударил меня по лицу. Я нанес удар… и скрылся, потому что за переломанную шею… Но я ощутил что-то… и пришел к одному из тех, кто знает вашу веру… рассказал все… а он мне начал рассказывать, начиная от того, как ваш пророк пас ослов…

Голос его становился все невнятнее, слова давались с трудом. Вязкая кровь безобразными наплывами, похожими на сгустившуюся нефть, застыла под нижней губой, заполнив впадину до подбородка.

Все молчали, даже затворы не щелкали. Впрочем, пули уже были в стволах, а рукояти ножей зажаты в дрожащих от ярости ладонях.

– И как ты оказался здесь? – спросил Саид.

– Я искал вас…

– Зачем?

– Чтобы умереть…

Саид посмотрел на небо, по сторонам:

– Откуда ты пришел?

– Из Карчугера…

За спиной Саида послышался недоверчивый говор. Даже опытный кочевник не решается пуститься в путь через эти гиблые пески без каравана. А этот прошел сам.

Саид перевел взгляд на ноги бывшего сержанта краповых беретов. Теперь, когда тот стоял на коленях, распухшие ступни стали видны во всей своей израненности. Не просто разорваны острыми камнями, а истерты до костей. Он не истек кровью лишь потому, что обезвоженный организм плохо расставался с кровью, она тут же загустевала прямо в ранах, а когда израненными ступнями наступал на острое, камень лишь обагрялся кровью, но на следующем шаге второй камень уже был чист.

Файзулла сказал, блестя живыми глазами:

– У меня есть болеутоляющее! Я сейчас сделаю ему укол.

Саид с неприязнью оглянулся на побывавшего в США:

– Зачем?

Файзулла развел руками:

– Стрелять в человека – это совсем не то, что в русских.

Саид перевел взгляд на русского сержанта. Лицо его было обезображено, превратилось в распухшую маску безобразной красной плоти. Из-под лохмотьев виднелась обгоревшая кожа, волдыри уже размером с крупную гальку, сливаются, плечи и спина похожи на безобразную подушку. На месте глазных ям остались узкие щелки, откуда проглядывали залитые кровью яблоки глаз.

Он медленно вытащил из кобуры пистолет:

– Нет, Файзулла. Он умрет так, как хотел.