вопросом: впрямь ли Россию, как нередко до сих пор утверждают многие политологи и публицисты, вытесняли из её исторического пространства, либо же она сама покидала его? Не только не предпринимая на государственном уровне хотя бы слабых попыток противодействия, но и гася поднимающийся снизу импульс гражданского сопротивления. Которое, будучи поддержано на уровне государственных возможностей, т. е. получив статус выражения воистину общенациональной воли России, открыло бы путь к решению столь важного вопроса, вовсе не прибегая к военным действиям, но апеллируя лишь к истории и праву.

Именно это и показала в 1997 году масштабная акция протеста «Крым-антиНАТО», собравшая сотни тысяч людей. Только она не позволила осуществиться сценарию буквального повторения 1854 года, потому что под её давлением сухопутная часть манёвров была перенесена под Николаев. Здесь «Широкий лан» (кодовое название операции) плавно перетёк в «Казацкую степь», что означало выход НАТО в Северное Причерноморье, то есть — на «Континент», который и географически, и геополитически связывало с Мировым океаном именно Чёрное море, этот его рукав, далеко вдающийся вглубь Евразии.

Это на уровне лихой публицистики можно было с пренебрежением отзываться о «черноморской луже» (так!), в которой-де только и барахтаться «неза-лежним украинцам», а России, мол, требуются океанские просторы («Завтра». Январь 2006 года). Тем же, кто всерьёз, преследуя свои крупные и дальние цели, занимался переформатированием постялтинского мира, было ясно, что без закрепления на Чёрном море невозможно будет говорить и о восхождении «земноводной мощи» (Х. Маккиндер) Америки на новую ступень. Стоит напомнить, что на уровень долгосрочной стратегии США задачи их закрепления не только на Океане, но и на Кониненте была сформулирована ещё во второй половине XIX века адмиралом А. Мэхеном. Применительно же к новым условиям та же задача в середине 90-годов XX века была актуализована и конкретизирована Строубом Тэлботтом, помощником Билла Клинтона, пришедшего на смену Бушу-старшему. Именно Тэлботт первым открыто заявил о намерении США «дотянуть» НАТО до Великого Шёлкового пути, и в свете такого проекта само название вот уже полвека существовавшего Альянса (Североатлантический) явно переставало соответствовать масштабам новых стратегических замыслов. Руководство РФ, делая один за другим решительные шаги к тесному сотрудничеству с НАТО, конечно же, не могло не понимать, в какой мере такие замыслы неизбежно затронут собственные российские интересы на постсоветском пространстве. И в какой мере их реализации будет способствовать сдача Россией её исторических позиций на Чёрном море и в Причерноморье.

После 31 мая 1997 года открылись новые перспективы, и железо ковалось быстро: тогда же, в столь богатом событиями 1997 году, черноморские манёвры НАТО получили симметричное продолжение в предгорьях Тянь-Шаня, где прошли совместные с Узбекистаном и Казахстаном учения «Центразбат-97». К ним, на весьма двусмысленных основаниях, присоединилась и РФ, для которой стоимость израсходованного на перелёты керосина, продпайков и амортизации боевой техники оплатил Пентагон. Было ли это платой (впрочем, не слишком обременительной) за полученную возможность расширения американской «земноводной мощи» и вхождение натовских легионов (именно это слово, упиваясь римскими аналогиями, употребляет З. Бжезинский в «Великой шахматной доске») в безграничные континентальные просторы?

В любом случае, участие России в манёврах «Центразбат-97» было сотрудничеством с НАТО, и нельзя не признать, что командующий ВМС Украины Михаил Ежель, в декабре 2002 года отвечая на вопросы корреспондента «Независимой газеты» и его попытки укорить Украину её сотрудничеством с НАТО, в особенности же её участием в приобретших уже рутинный характер манёврах «Си Бриз», имел все основания возразить: «…Но и Россия очень тесно сотрудничает с НАТО. Причём даже более плотно — в той же программе „Партнёрство во имя мира“…» Частью которой, напомнил Ежель, являются и регулярные манёвры «Си Бриз», а в них, подчеркнул он, участвует и Черноморский флот Российской Федерации. Отрицать это было невозможно, а «Центразбат-97», с не слишком почётным участием в этих манёврах России, несомненно, можно считать одной из важнейших вех на пройденном Россией пути к такому сотрудничеству.

Это был подлинный триумф НАТО, и генерал Шихан, первым приземлившийся неподалёку от Чимкента, имел все основания заявить: «мы» (т. е. американцы, совершившие перелёт из Северной Каролины с тремя дозаправками в воздухе) доказали, что способны в кратчайшие сроки достичь любой точки земного шара. Спорить с этим, особенно в свете событий, уже ознаменовавших начало нового века, не приходится, однако, возвращаясь в конец века минувшего, можно добавить, что цепь манёвров, летом 1997 года протянувшаяся от Балтики (где, собственно, они и начались) через Чёрное море и Северное Причерноморье до Тянь-Шаня, показала, что северо-западная и юго-западная оконечности Балто- Черноморской дуги теперь ещё меньше, чем когда-либо, изолированы друг от друга. И что теперь, с учётом преимуществ, даваемых новой техникой, а также «новых условий», созданных исчезновением державы- соперницы, для Запада открываются новые же возможности связать, в режиме предельно сжатого времени, процессы, разворачивающиеся по её бывшему западному рубежу, с потоком событий на южном рубеже — на Кавказе и в Центральной (бывшей Средней) Азии. Более того: через Чёрное море связать Средиземноморье, отнюдь не теряющее своего значения одного из главных узлов мировой истории, с Центральной Азией в единое стратегическое целое, подходящее к границам Китая.

Именно он, так мало замеченный российской общественностью 1997 год, отчётливо обозначил те перспективы, которым более полно развернуться предстояло уже в первом десятилетии нового века и нового тысячелетия. Это же десятилетие показало, что ситуация, сложившаяся на западном направлении к началу нового века и тысячелетия, была отнюдь не случайным результатом множества пусть и досадных или даже роковых ошибок и плохо продуманных действий, но более всего — сознательных решений. В целом оно подтвердило линию поведения, в главных чертах выработанную в пресловутые 90-е. И это поведение всё меньше поддаётся пониманию с точки зрения долгосрочных национально-государственных интересов, хотя бы подобие внутренней логики обретая лишь в контексте сиюминутных, конъюнктурных соображений, притом всё чаще клановых и групповых. Иными словами, стратегия Москвы (если, конечно, в данном случае уместно говорить о стратегии) мало изменилась со времён «Мальты»; что же до спорадических колебаний тактики, то они по-прежнему диктуются обстоятельствами политического торга с Западом, не предполагающего даже попыток пересмотра базовых позиций.

Что и подтвердило заявление В. Путина, сделанное им в апреле 2004 года во время его пребывания в Крыму. Так, когда был затронут болезненный вопрос о статусе русского языка, то российский президент расправился с ним одним махом, как Александр Македонский — с гордиевым узлом: «Не хочу больше распинаться на эту тему. Это внутреннее дело Украины. Рассчитываем на здравый смысл…» Что же до ещё более больного и острого вопроса о статусе Крыма и Севастополя, то и он был закрыт с той же оперативностью, притом с ловкой подменой одной проблемы совершенно другой: «Никаких препятствий со стороны России для того, чтобы поддержать исторический выбор украинского народа на (так в тексте. — К. М.) независимость, нет» («Независимая газета», 26 апреля 2004 года).