социализма. Критиков режима упрятывали за решетку или в психбольницы. С тех пор, как Андропов на коллегии КГБ в 1976 году объявил, что Андрей Сахаров является внутренним врагом номер один, Пятое управление подключило ПГУ к разработке совместных планов, направленных на дискредитацию и разложение немногочисленного диссидентского движения в СССР. От внешней контрразведки требовалось вербовать новых агентов, добывать информацию на радио «Свобода», в «НТС», «Международной амнистии», других антисоветских организациях, действующих на Западе.
Управление «К» занимало теперь подобающее место в системе КГБ во всем, что касалось организации работы контрразведки за границей. Пора было обобщать накопленный опыт, и я сел за написание учебника «Внешняя контрразведка». Несколько лекций о ЦРУ, прочитанных в Высшей школе и Краснознаменном институте КГБ, подтолкнули меня на мысль о диссертации. Я сдал на отлично экзамены кандидатского минимума и приступил к отбору материалов на тему «Подрывная деятельность американской разведки против СССР с территории третьих стран». Изобилие открытой и оперативной информации по этому вопросу позволило мне в краткие сроки подготовить объемистый труд, шлифовкой которого я занимался в выходные дни, каковых у меня практически не было, ибо несколько часов каждой субботы и нередко воскресенья я проводил в Ясенево. Но когда появлялись «окна», я вырывался в лес, на подмосковные водоемы, где с ружьем в руках отдыхал в тростниковых зарослях или на опушке, поджидая кабана или утку.
Я все еще жил радостным ощущением полезности и необходимости своего труда. Великие иллюзии, с юных лет определившие мое восприятие мира, не позволяли трезво оценивать происходящее. Я видел собственную страну из окна автомашины, отвозившей меня утром на работу и возвращавшей поздно вечером домой. Фортуна благоволила мне, и, за что я ни брался, все образовывалось и решалось самым наилучшим образом.
Иногда, правда, резким, отталкивающим диссонансом звучали, скажем, сообщения из Афганистана. В ночь на 22 января 1979 года начальником службы безопасности страны Сарвари лично были убиты руководитель мюридов Хазрат Моджадеди, четверо его сыновей и шесть племянников. Это уже походило на резню, а не политическую борьбу. Я вспоминал Сарвари, с которым встречался за полгода до этого, и не мог понять, как он решился пойти на такое зверское преступление.
А потом из Пномпеня поступили подробности массовых расправ «красных кхмеров» с гражданским населением. По телевидению показывали гигантские захоронения жертв полпотовского режима, трупы детей в школах, измученных, голодных людей.
Что-то не вязалась революционная поступь народов Востока с гуманистическими началами, заложенными в социалистической идее. Невольно напрашивались аналогии с нашим недавним прошлым, с нацистской Германией, с маоцзэдуновской «культурной революцией». Почему везде один почерк, один кровавый след, насилие, жестокость, бесчеловечность?
Я отмахивался от набегавших сомнений, стараясь находить объяснения: все это трудности роста, преодоление вековой отсталости, специфика азиатских народов, их психического склада. Мы, будучи страной евроазиатской, уже прошли эту фазу развития, и нам не грозит возврат к прошлому.
Оставалось три месяца до официального объявления о моем переводе на работу в Ленинград. В ритме повседневной жизни не отмечалось никаких тревожных перемен. В августе секретарь парткома предложил мне написать статью в журнал «Разведчик» по проблеме бдительности в партийных организациях загранрезидентур. Как раз в это время в первичных партячейках обсуждалось очередное постановление ЦК КПСС «О мерах по дальнейшему повышению политической бдительности советских людей» и надо было «отреагировать». Свою статью я решил проиллюстрировать примером из жизни одной резидентуры, где провинился работник внешней контрразведки — протеже Цинева.
За год-полтора до этого происшествия Цинев позвонил мне и рекомендовал направить в Англию сына своего старого друга Ярцева. Молодой Ярцев ни в чем пока не преуспел и, судя по отзывам его непосредственных начальников, едва ли в чем когда отличится. Я связался с Циневым и сказал, что с Англией у нас имеются затруднения по части вакансий, особенно после изгнания 105 сотрудников советских представительств и лимитов, установленных англичанами. Однако есть свободная должность в Дании, и мы готовы оформить туда Ярцева. Но старик заупрямился: его «приемный сын» всегда мечтал об Англии, надо помочь ему осуществить свою мечту. Делать было нечего. Я нашел ход, который мог бы со временем все поставить на свои места: раз мальчик хочет в Лондон, дадим ему должность представителя Совэкспортфильма — самостоятельная точка, финансовая и юридическая ответственность. Если сумеет оседлать, добиться результатов в работе — дай Бог ему здоровья и нам тоже. Если завалится, значит, туда ему и дорога. По крайней мере нас не обвинят в сопротивлении воле начальства и сдерживании роста молодых кадров.
Как я и предполагал, Ярцев завалился, но так, что начисто опроверг мнение своих кураторов о неспособности в чем-либо отличиться.
При подготовке статьи я исходил из того, что «дело Ярцева» должно стать уроком для руководителей, бесцеремонно подыскивающих теплые местечки для своих родственников и друзей в ущерб интересам службы, а кроме того, не дает повода для недоброжелателей обвинять Управление «К» в замазывании собственных грехов и выпячивании чужих.
В статье я, в частности, писал: «Если тщательно и беспристрастно рассмотреть анатомию наиболее серьезных проступков, имевших место в ПГУ в последние годы, то станет очевидным, что они совершались не внезапно, они подготавливались всем ходом эволюции того или иного работника. Эта «подготовка» выражалась, как правило, в пьянстве, моральной распущенности, систематическом нарушении порядка и дисциплины. Нередко им сопутствовали разлады в семейной жизни, неприязненные отношения в коллективе. Такого рода явления происходили на протяжении достаточно длительного периода времени, и не заметить их было нельзя. Совершенно ясно, что они становятся возможными чаще всего в тех коллективах, где отсутствует должная требовательность к подчиненным, где слабо осведомлены об их поведении в быту, где круговая порука, нежелание «выносить сор из избы» приводят к тому, что болезнь загоняется внутрь, а это, в свою очередь, неизбежно ведет к эксцессам. Руководители некоторых резидентур, особенно в небольших точках, не всегда объективно освещают положение в своих коллективах, прилагают немало усилий к тому, чтобы в Центр не попали сведения об имеющихся проступках со стороны того или иного разведчика. В результате имеют место случаи, когда оперативная нечестность, необъективная оценка фактов и ситуаций, замазывание недостатков приводят к резкому осложнению положения вокруг отдельных сотрудников разведки, а то и во всем коллективе.
Разумеется, никто не застрахован от неприятностей, но именно своевременная, решительная, если надо «хирургическая», операция способна быстро разрядить обстановку, создать нормальный климат в резидентуре. Поучительный пример — история, разыгравшаяся недавно в Лондоне, где главным «героем» был сотрудник линии «КР» Ярцев. Резидентура получила сигнал о том, что к Ярцеву проявляет повышенный интерес английская контрразведка. Изучение обстановки вокруг оперработника показало, что он имеет сомнительные связи среди местных граждан, нарушает трудовую дисциплину, не докладывает руководству о своем времяпровождении, прибегает к обману с целью сокрытия своих знакомств. По указанию Центра за Ярцевым было установлено агентурно-оперативное наблюдение, которое выявило факт сожительства Ярцева с англичанкой, подделку счетов, систематическое присвоение государственных средств, кражу принадлежащего государству имущества. Отозванный под благовидным предлогом в Советский Союз, Ярцев при опросе признался в совершении этих позорных проступков, был уволен из органов КГБ и исключен из рядов КПСС».
Секретарь парткома, прочитав мой материал, засомневался: стоит ли упоминать Ярцева? Ведь навлечем на себя ярость Цинева.
Я настаивал на сохранении текста без изменений, но в конце концов пошел на компромисс, смягчив некоторые выражения и убрав такие подробности, как проверка багажа Ярцева, в котором обнаружили бронзовые ручки от дверей и другие детали интерьера бюро Совэкспортфильма, выкраденные незадачливым чекистом при отъезде из Лондона.
Я не знаю, была ли опубликована моя статья. Не хватало времени, чтобы поинтересоваться. Незавершенное дело «Кука», поездки в Польшу и Венгрию, напор текущих рабочих забот и какая-то неопределенность, повисшая в воздухе, выбивали меня из нормальной колеи. Настораживало и отсутствие приглашений к Андропову.
