майором Хвостиковым. С 1972 года в течение нескольких лет он путем вымогательства получал взятки от священнослужителей Ростовской епархии. Военный трибунал, инкриминировавший ему взятки на сумму около 150 тысяч рублей, приговорил Хвостикова к расстрелу — мере чрезвычайной, учитывая характер преступления. В суровой расправе были заинтересованы высокопоставленные начальники, стоявшие за спиной Хвостикова и поспешившие избавиться от него раз и навсегда.
Не лучше вели себя чекисты, работавшие по церковной линии за границей. Частые поездки по восточноевропейским столицам свели меня с некоторыми священниками местных православных церквей. Все они в той или иной мере сотрудничали с органами госбезопасности, и мне пришлось выслушать немало их упреков и жалоб на самоуправство и злоупотребления, допускавшиеся офицерами КГБ. Чаще всего речь шла о бесконечных выпивках за счет пожертвований местных прихожан, вымогательстве валюты и хищении церковной утвари. Мне трудно было защищать «святых отцов», ибо вербовались они на территории СССР аппаратами всесильного 5-го управления, ведавшего политическим сыском, и отчитывались перед ним. Разведка их использовала слабо по причине упорного стремления 5-го управления сохранить свою монополию над телами и душами священнослужителей. Между тем среди них чаще, чем в мирской жизни, попадались люди высокообразованные, но зацепившиеся за крючок КГБ в молодые годы из-за проступков; чаще всего на почве сексуальных отклонений, оглашение которых было для них смерти подобно. Они тяготились зависимостью от недалеких, хамоватых чекистов и во встречах с представителями разведки находили некоторую отдушину для своих излияний. Давали они и дельные советы. Так, рекомендовали развивать отношения с венским кардиналом Кёнигом, благосклонно, по их мнению, относившемуся к сближению Запада с Востоком. В Москве я поднял этот вопрос перед начальником 5-го управления Филиппом Бобковым, человеком эрудированным и достаточно гибким. Однако, к моему удивлению, он отверг идею пригласить Кёнига в СССР в качестве гостя патриарха Пимена. Католиков на дух не выносили ни на Елоховском подворье, ни в КГБ.
Добрые отношения с церковными иерархами сохранились у меня и после возвращения их в Москву. Это позволило мне приблизиться, разумеется в неофициальном качестве, к окружению Пимена и узнать кое-что из закулисной стороны деятельности епископата и клира.
Как выяснилось, самой могучей фигурой в церкви был не патриарх всея Руси, а полковники КГБ Романов, а затем Тимашевский, возглавлявшие специальный отдел в 5-м управлении КГБ. Последний — выходец из Днепропетровска, по слухам близкий к тогдашнему зампреду КГБ В. Чебрикову, отличался особой лютостью, расставлял через Совет по делам религии кадры в епархии и имел своих агентов чуть не во всех приходах. Святая братия ненавидела его, но боялась пуще огня и вслух свои мысли старалась не высказывать.
Невеселые страницы из жизни церкви, с которыми меня знакомили ее служители, иногда перемежались и забавными.
Как-то Джордж Блейк пожелал присутствовать на пасхальной службе, и я организовал ему посещение Богоявленского собора, где традиционно проходит служба под руководством самого Святейшего. Случилось так, что мы зашли за алтарь, в покои патриарха, и в момент выхода процессии в храм оказались впереди ее, как бы возглавив пасхальный ход. Блейк сумел юркнуть в толпу прихожан, а я, пройдя с десяток метров, обнаружил, что узкий проход для процессии огорожен по краям и деваться мне некуда. Я не мог себе позволить суетиться на глазах многотысячной толпы в столь торжественный момент и был вынужден идти во главе хода. В трех-пяти метрах за мной следовали Пимен и члены Синода с хоругвями и крестами в руках.
Я двигался медленно, опустив вниз голову, чтобы не встретиться взглядом с кем-либо из знакомых. Это была бы сенсация: генерал КГБ возглавляет пасхальный крестный ход! К счастью, на мне была черная кожаная куртка, а взоры всех были устремлены на красочно одетых епископов. И все же я слышал шепот из толпы: «Смотри, впереди охранник Пимена идет».
Когда процессия, наконец, достигла своего конечного пункта и патриарх трижды прокричал: «Христос воскресе!» — я столкнулся нос к носу с начальником латиноамериканского отдела ПГУ Борисом Коломяковым. Он не очень удивился, увидев меня рядом с Пименом, а я на всякий случай изобразил таинственное лицо, как будто выполнял приказ самого Андропова. Ту памятную пасхальную ночь с благословения патриарха Пимена мы провели за праздничным столом на антресолях Богоявленского собора.
Одной из функций Управления «К» являлось обеспечение внутренней безопасности разведки, ее персонала, помещений и сооружений. По заведенному порядку все сигналы негативного свойства в отношении офицерского и технического персонала подлежали проверке силами отдела безопасности Управления. В этом подразделении имелась небольшая группа офицеров, в обязанности которых входило выявление нелояльных или сомнительных сотрудников. А сигналов поступало немало: в здании ПГУ в Ясенево крали меховые шапки в гардеробе, импортные часы в спорткомплексе, колеса с машин на автостоянке. Многие считали, что орудует кто-то из обслуживающего персонала или шоферов. Когда в бассейне пропали двенадцатые по счету часы, Крючков возмутился: куда смотрит отдел безопасности? Пришлось нанести радиоактивную метку на специально закупленные в Японии часы, чтобы по излучению найти злоумышленника. Им оказался капитан из Управления научно-технической разведки. Его сразу же уволили из КГБ без огласки и передачи дела в суд!
Если бы все ограничивалось мелкими кражами! В Управление систематически поступали сведения об утечке секретной информации к противнику. Ряд крупных провалов нельзя было квалифицировать иначе, как предательство со стороны кого-то из офицеров. Проверялись многие люди, вызвавшие подозрения по тем или иным причинам, с использованием слежки, подслушивания и других специальных средств. В ходе этих мероприятий нередко выявлялись неблаговидные поступки отдельных лиц, и их без шума и объяснений выпроваживали из органов. Политическую неблагонадежность относили к самым опасным преступлениям. За «нездоровые» разговоры под микрофоном или в кругу друзей поплатились карьерой весьма толковые офицеры ПГУ, в том числе ставший впоследствии министром торговли РСФСР А. Хлыстов, в которым я учился в школе № 101.
По подозрению в шпионаже подвергалось проверке крайне малое число офицеров, но в мою бытность ни один из них не был разоблачен как агент иностранной державы. Сказалась слабая контрразведывательная подготовка и отсутствие надлежащего опыта у отдела безопасности. Несомненно, влияло и психологическое неприятие идеи, что в собственной чекистской среде может действовать шпион.
Многочисленные аресты офицеров ПГУ в восьмидесятых годах произошли не по причине внезапно «прозревшего» отдела безопасности — о том, как он сумел проворонить побег Гордиевского, рассказывают анекдоты, — а вследствие показаний, полученных от бывшего сотрудника ЦРУ Ли Говарда. Даже Ветров, офицер научно-технической разведки, находившийся в поле зрения отдела в связи с полученными на него компрометирующими материалами из Канады, сумел безнаказанно войти в контакт с французской разведкой в Москве, не прячась встречался с военным атташе Франции почти в центре города, на Кутузовском проспекте, и передавая ему документы ПГУ. Он попал в тюрьму потому, что, пытаясь убить любовницу, отправил на тот свет случайного прохожего. Уже отсидев несколько месяцев, Ветров неожиданно решил признаться в шпионаже, но ему не поверили, считая, что его шаг продиктован тщеславием. В конце концов он был расстрелян.
Однажды вечером из Вашингтона пришла срочная шифротелеграмма, в которой офицер безопасности Соболев сообщал о приходе в посольство некоего Чеботарева. Посетитель назвался бывшим офицером ГРУ и просил помочь ему вернуться на Родину. В Центре дело майора Чеботарева отшумело несколько месяцев назад, когда он таинственно исчез в Брюсселе и, как выяснилось позже, получил политическое убежище на Западе. Теперь предстояло разбираться во всей этой истории. Соболеву незамедлительно телеграфировали задержать Чеботарева, опросить совместно с резидентом ГРУ и обеспечить его безопасную доставку в Москву.
С утра начались бесконечные телефонные звонки. Зампред Цинев, курировавший военную контрразведку, настаивал аа немедленном аресте и допросе Чеботарева в Лефортовской тюрьме. Руководство ГРУ требовало первоначально побеседовать с ним с глазу на глаз у себя в штаб-квартире. Затем от Цинева поступила команда ни в коем случае не отдавать Чеботарева в руки ГРУ. Окончательное решение принял Андропов. Он дал указание Второй службе ПГУ организовать прием беглеца и его опрос на
