Я проиграл первые такты пришедшей ко мне сегодня в автомобиле мелодии. Вживую они звучали даже ещё лучше, чем в моём воображении.

'Эдвард снова играет', — растроганно подумала Эсме, и на её лице расцвела улыбка. Она встала из-за стола и молча подошла к верхней ступени лестницы.

Я добавил гармонию, сплетя её с основной мелодией.

Эсме, удовлетворённо вздыхая, села на верхнюю ступеньку лестницы и прислонила голову к перилам.

'Новая пьеса. Как давно не было ничего нового. Чудесная музыка'.

Мелодия развивалась и наливалась красками, обрастая подголосками.

'Эдвард опять сочиняет?' — подумала Розали, стиснув зубы в яростном негодовании.

 Вот она и выдала себя с головой. Я, наконец, смог увидеть всё накопившееся в ней и до поры подавляемое недовольство. Стало понятно, почему она совершенно не выносила меня в последнее время. Почему убийство Изабеллы Свон совсем не отягчило бы её совести.

Поступками и мыслями Розали всегда управляло тщеславие.

Я бросил играть и расхохотался, не в силах сдержаться. Пришлось подавить веселье, прихлопнув рот рукой.

Розали обернулась и злобно вперила в меня взор, пылающий досадой и яростью.

Эмметт и Джаспер тоже оглянулись на нас. Эсме пришла в замешательство. Она мгновенно сбежала по лестнице и остановилась, бросая взгляды то на меня, то на Розали.

— Продолжай, Эдвард, — подбодрила Эсме, разряжая обстановку.

Я снова заиграл, повернувшись спиной к Розали и всеми силами стараясь стереть с лица ухмылку. Розали поднялась с дивана и гордо удалилась из комнаты, больше рассерженная, чем смущённая. Впрочем, смущена она тоже была не на шутку.

'Если ты хоть что-нибудь кому-нибудь скажешь, порву тебя в клочья'.

Я подавил очередной смешок.

— Что это с тобой, Роуз? — воззвал Эмметт ей вдогонку, но Розали не обернулась. С гордо выпрямленной спиной она прошествоавалав в гараж и нырнула под свою машину, как будто намеревалась спрятаться там.

— Да в чём дело? — обратился Эмметт ко мне.

— Не имею ни малейшего представления, — солгал я.

Эмметт досадливо рыкнул.

— Играй, Эдвард! — попросила Эсме, потому что я снова остановился.

Я послушался. Она подошла и встала позади меня, положив руки мне на плечи.

Пьеса была прелестной, но, к сожалению, незавершённой. Я пробовал и так, и эдак, но продолжение никак не приходило.

— Это очаровательно. Как называется? — спросила Эсме.

— Пока никак.

— А у неё есть история? — спросила она с улыбкой. Моя игра доставляла ей огромное наслаждение, и я чувствовал себя виноватым, что так надолго забросил занятия музыкой. Это было эгоистично с моей стороны.

— Я думаю, это... колыбельная. — И как только я это сказал, мелодия свободно потекла дальше, играя, сверкая, живя своей собственной жизнью.

— Колыбельная, — тихим эхом повторила Эсме.

У мелодии была история, и это была история о девушке, спящей на узкой кровати, её тихом дыхании, густых тёмных волосах, разметавшихся по подушке, как морские водоросли, тёплых мягких губах, шепчущих моё имя...

Элис оставила Джаспера на произвол судьбы и Эмметта и присела рядом со мной на скамью. Своим звенящим, как колокольчики под ветром, голосом она напела верхний подголосок октавой выше основной мелодии.

— Чудесно, — шепнул я. — А что, если вот так...

Я вплёл её мелодию в гармонию — мои руки летали по по всей клавиатуре, собирая все мотивы и звуки воедино, сливая их, придавая новые и новые оттенки, расцвечивая обертонами...

Она ухватила настроение и запела с ним в лад.

— Великолепно, — вымолвил я.

Эсме сжала мои плечи.

Голос Элис, поднявшийся над мелодией и уведший её к новым горизонтам, помог мне найти верное завершение всей пьесы. Мелодия успокаивалась и затихала, достигнув возвышенности и умиротворённости звучащего под сводами собора хорала. Она стала так же совершенна и прекрасна, как была совершенна и прекрасна спящая девушка — ни в одной из них нельзя было найти ни одного изъяна.

Отзвучала последняя нота, и голова моя поникла над клавишами.

Эсме провела рукой по моим волосам.

'Всё будет хорошо, Эдвард. Всё обернётся к лучшему. Ты заслуживаешь быть счастливым, сын мой. Судьба должна быть к тебе справедлива'.

— Спасибо, — прошептал я. Как бы мне самому хотелось в это поверить!

'Любовь не всегда приходит в удобной упаковке'.

Я горько усмехнулся.

'Перед тобой стоит сложная задача, но ты, наверно, единственный на земле, кто обладает всеми качествами, чтобы справиться с ней. Ты — самый лучший, самый замечательный из нас'.

Я вздохнул. Каждая мать думает о своем сыне то же самое.

Сознание того, что всё могло кончиться трагедией, не умаляло радости Эсме. Она всё равно была счастлива оттого, что после всех этих долгих лет моё сердце, наконец, пробудилось и ожило. Она думала, что я навсегда останусь одинок...

Неожиданно для меня мысли Эсме приняли несколько шутливое направление:

'Если она действительно такая умница, какой ты её считаешь, то ей никуда не деться — она ответит тебе взаимностью. — Эсме улыбнулась. — Но по-моему, она не слишком-то сообразительна, если не видит, какой ты великолепный подарок судьбы!'

— Перестань, мам, не то я, глядишь, ещё покраснею, — поддразнил я её. Но должен признаться — шутка Эсме подбодрила меня.

Элис засмеялась и заиграла верхнюю партию 'Heart and Soul', а я, улыбнувшись, подыграл знаменитую простенькую гармонию. Потом порадовал сестру виртуозным исполнением 'Chopsticks'[4].

Она захихикала:

— Ах, как бы я хотела, чтобы ты рассказал, почему смеялся над Роуз! — Тут Элис вздохнула. — Но вижу, что от тебя не дождёшься.

— Не-а.

Она дёрнула меня за ухо.

— Оставь его в покое, Элис, — пожурила Эсме. — Эдвард настоящий джентльмен.

— Но я хочу знать! — захныкала Элис, рассмешив нас своим нытьём.

— Для тебя, Эсме, — сказал я и заиграл её любимую пьесу — безымянную дань их с Карлайлом любви, немеркнущей уже многие годы.

— Спасибо, дорогой. — Она вновь сжала мои плечи.

Пьеса сидела у меня в пальцах, поэтому её исполнение не требовало особой сосредоточенности. Вместо этого я думал о Розали, которую, образно выражаясь, плющило от унижения в гараже, и тихонько ухмылялся.

Я совсем недавно впервые испытал на собственном опыте всю силу ревности, и мне стало немного жаль Розали. Отвратительное, мучительное чувство. Вот только ревность её была какой-то никчемной,