отдёрнуть...

И всё же... Когда я воспроизвёл в голове фантазии Джессики, когда-то так возмущавшие меня, произошло нечто странное: место Джессики в них заняла Белла...

Моё дыхание участилось, пожар в глотке заполыхал с новой силой.

А что, если бы это Белла воображала, как мои руки обнимают её хрупкое тело? Как я тесно прижимаю её к своей груди, как отбрасываю тяжёлые пряди волос с разрумянившегося лица? Как мягко обхватываю ладонью её подбородок и очерчиваю кончиком пальца контур полных губ? А потом склоняюсь над нею, ощущая её дыхание на своих губах? Всё ближе и ближе...

Я вздрогнул и был вынужден остановить разыгравшееся воображение, поняв, каков был бы конец. Как и в случае с Джессикой, я знал, что бы произошло, если бы я перешёл невидимую черту дозволенного.

Влечение было неразрешимой дилеммой, потому что меня уже неодолимо, можно сказать, смертельно тянуло к Белле.

Хотел ли я, чтобы Беллу влекло ко мне, как женщину к мужчине?

Это был неверный вопрос. Правильный был таким: 'Имею ли я право желать, чтобы Беллу тянуло ко мне подобным образом?' И ответом было — 'нет'. Потому что хотя я и был мужчиной, но не был человеком, поэтому моё поведение по отношению к ней нельзя было назвать порядочным.

Каждой клеткой своего существа я жаждал быть самым обыкновенным человеком, чтобы я мог держать её в своих объятиях без риска для её жизни. Чтобы мог свободно отдаваться собственным жарким фантазиям, которые не заканчивались бы её кровью, обагряющей мои руки и пылающей в моих глазах.

Мои ухаживания за нею были непростительной ошибкой. Какие отношения могу я ей предложить, когда даже не имею права позволить себе прикоснуться к ней?

Я со стоном обхватил голову руками.

В ещё большее замешательство приводило меня то, что я никогда не чувствовал себя в в такой степени человеком, как сейчас, — даже когда действительно был человеком. В то далёкое время всеми моими помыслами владела жажда воинской славы. Великая Война бушевала во времена моей юности, и оставалось только девять месяцев до моего восемнадцатого дня рождения, когда я заболел испанским гриппом... У меня остались лишь смутные представления об этих человеческих годах, туманные воспоминания, которые с каждым прошедшим десятилетием становились всё призрачнее. Наиболее ясно я помнил свою мать и ощущал давнюю боль, когда представлял себе её лицо. Я смутно припоминал, как сильно она ненавидела то будущее, к которому я так горячо стремился, молясь каждый вечер перед обедом, чтобы 'эта противная война' закончилась… У меня не было воспоминаний о других моих стремлениях. Кроме любви моей матери не было никакой другой любви, которая удержала бы меня дома...

То, что происходило сейчас, было для меня чем-то совершенно неизведанным. Не с чем было сравнивать, не с чем проводить параллели.

Любовь, которую я испытывал к Белле, пришла ко мне чистой и возвышенной, но теперь её прозрачные воды замутились: я страстно желал прикасаться к девушке. А Белла — что чувствовала она? Хотелось ли ей того же?

Это не имеет значения, пытался я убедить себя.

Вот они — мои ужасные белые руки... Как я ненавидел их каменную твёрдость, их ледяной холод, их нечеловеческую силу!..

Я подскочил, когда открылась пассажирская дверь.

'Надо же. Застал врасплох. Впервые в жизни'. Так думал Эмметт, забираясь в машину. — Спорим, миссис Гофф думает, что ты сидишь на игле — ведёшь себя в последнее время как полный сумасброд. Где вот тебя сегодня носило?

— Я… занимался благотворительностью.

'А?'

Я хихикнул.

— Присмотр за больными, самоотверженное служение общественному благу... и всё в таком роде.

Это запутало его ещё больше, но потом он вдохнул и почувствовал царящий в машине запах.

— О... Опять та девушка?

Я скорчил гримасу.

'Это пахнет сумасшествием'.

— И без тебя знаю, — буркнул я.

Он вновь потянул носом воздух: — Хмм, да у неё и в самом деле замечательный аромат!

Рычание непроизвольно сорвалось с моих губ ещё до того, как его слова успели полностью дойти до моего сознания.

— Полегче, брат, прямо тебе уже ничего не скажи.

Тем временем подошли остальные. Розали, всё ещё не простившая меня, мгновенно уловила запах в машине и вперилась в меня злобным взглядом. Я попытался разгадать, откуда растут ноги у её злобы, но из мыслей Розали на меня изливались лишь сплошные оскорбления.

Реакция Джаспера мне тоже не понравилась. Как и Эмметт, он сразу отдал должное запаху Беллы. Конечно, этот аромат не имел для них и тысячной доли той притягательности, которой он обладал для меня, но всё равно — какое право они имели хотеть Беллу?! Её кровь не для них! А уж Джаспер, с его плохим самоконтролем...

Элис подскочила к моему окну и протянула руку за ключами от грузовика Беллы.

— Я только видела себя... — по своему обычаю, туманно проговорила она. — Ты должен рассказать мне, в чём там дело.

— Это не значит…

— Знаю, знаю, буду ждать. Недолго осталось.

Я вздохнул и отдал ей ключ.

Мы следовали за ней до дома Свонов. Дождь барабанил с силой тысяч крохотных молотков. Грохот стоял такой, что вряд ли человеческое ухо Беллы различило рёв двигателя грузовика. Я пытливо смотрел на окно её комнаты, но она так и не выглянула. Может, она ушла. И не было мыслей, которые я мог бы услышать, не было ничего, что могло бы мне рассказать, счастлива она или печальна, в безопасности она или в беде... Я загрустил.

Элис забралась на заднее сиденье, и мы помчались домой. Дороги были пустынны, так что мы добрались за считанные минуты. Войдя в дом, мы тут же разбрелись по разным углам и занялись каждый своим делом.

Эмметт и Джаспер затеяли игру в шахматы собственного изобретения: на восьми соединённых досках, разложенных вдоль стеклянной задней стены гостиной, и с особо сложным сводом правил. Они не позволят мне присоединиться; только Элис соглашалась играть со мной.

Элис направилась к своему компьютеру, стоявшему сразу за углом от них, и я услышал, как запел её проснувшийся монитор. Элис работала над составлением нового, сверхмодного гардероба для Розали. Обычно та стояла сзади и указывала покрой и цвет, в то время как пальцы Элис порхали по сенсорным экранам (мы с Карлайлом немного подработали систему, поскольку большинство таких экранов реагируют на температуру). Но сегодня Розали была не в духе. Она разлеглась на софе и принялась щёлкать пультом телевизора, пролистывая по двадцать каналов в секунду и ни на чём не задерживаясь. Она раздумывала, не пойти ли ей в гараж и не заняться ли любимым BMW.

Эсме была наверху: хлопотала над новыми проектами.

Через некоторое время Элис выставила голову из-за угла стены и начала беззвучно проговаривать Джасперу будущие ходы Эмметта — тот сидел на полу к ней спиной. Джаспер с невозмутимым видом нагло забрал любимого коня своего противника.

А я — впервые после такого долгого перерыва, что мне даже стало стыдно, — сел за изысканный рояль, стоявший здесь же, в гостиной.

Пробежался пальцами по клавишам, проверяя настройку. Она всё ещё была превосходна.

Эсме наверху приостановила свои дела и склонила голову набок, прислушиваясь.