форму шара. Плотные слои атмосферы остались позади и 'Кассиопея' стала наращивать скорость. В таком режиме она выйдет далеко за орбиту Луны и там уйдет в гиперпространство. Наконец, прозвучало сообщение о возможности покинуть противоперегрузочные кресла и через час всех приглашали на праздничный ужин во знаменование начала их космического путешествия.
— Все, Анечка! Наши трудности позади и мы летим домой. Тетю Настю я уже предупредила. А сейчас приводим себя в порядок, переодеваемся, и скоро будем ужинать. Поедим чего-нибудь вкусненького, а то я уже проголодалась!
Ольга стала наводить 'боевую раскраску' на физиономию, как она это называла, а Аня исследовала каюту. Закончив 'раскраску' и переодевшись, Ольга стала ждать дочь. Она хотела до ужина побродить по палубам и ознакомиться с лайнером. Да и Аня тоже проявила к этому живейший интерес. В ожидании дочери села перед экраном, глядя на удаляющуюся Землю. Снова нахлынули воспоминания…
— Мама!
Возглас дочери отвлек Ольгу от грустных мыслей. Она очень удивилась. Аня стояла в том же черном наряде, в каком они в первый раз посетили храм. Взгляд серьезный и в руках одна из деревянных шкатулок, купленных в антикварном центре.
— Анечка, что с тобой? Ты готова? Пойдем, прогуляемся перед ужином. Ознакомлю тебя с кораблем. Ведь ты на пассажирских лайнерах еще не бывала.
— Мама, нам надо серьезно поговорить…
— О чем? Может, по дороге поговорим?
— Нет, сейчас. Я хочу попросить у тебя прощения. Той ночью, когда тебе было плохо, я не все сказала тебе. Ты потеряла сознание и я, оказывая тебе помощь, не удержалась.
Я вошла в твою память. Ты так не можешь. Ты можешь только входить в контакт с подсознанием и задавать вопросы. А я могу полностью войти 'в тебя' и наша память в этот момент становится общей. Я знаю, кто ты…
— Анечка, но кем же я могу быть? Я – твоя мама. Разве не так?
— Так… Мама, прошу тебя принять от меня подарок. Я специально разыскала это.
Аня передала матери деревянную шкатулку. Ольга с интересом открыла и… На глазах навернулись слезы. В деревянной шкатулке из благородного сандалового дерева, на пурпурном бархате, лежал белый крест на колодке с черно-оранжевой лентой. Орден 'Святого Георгия' четвертой степени. Здесь же лежал российский морской кортик образа 1913 года. И орден, и кортик прекрасно сохранились. Ольга сидела в кресле и не могла произнести ни слова. В горле стоял ком, а слезы бежали из глаз…
— Мамочка, я знаю, что у тебя были точно такие же. И они остались на дне Балтики…
Теперь я знаю, что это фотография твоей субмарины стоит у тебя на столе. Прости, что я заставила тебя плакать…
Ольга обняла и расцеловала дочь. Не сразу даже пришло осознание того, что Аня теперь знает о ней абсолютно в с е. Но это уже, в конце концов, и не важно…
— Спасибо, Анечка… Огромное спасибо… Никак не ожидала взять еще когда-нибудь их в руки… Тебя не смущает такая… странная мама, как я?
— Мамочка, о чем ты говоришь?! Ты у меня самая лучшая мама на свете! Кое-что я узнала еще дома, когда ты со мной 'разговаривала', но очень мало и я толком не поняла.
А теперь все понятно. Ты – лейтенант Российского Императорского Флота. Мы с тобой, оказывается, почти ровесники. Надо же, как бывает… Наши родители были врагами в русско-японской войне, а теперь ты – моя мама! Я до сих пор удивляюсь твоей истории. Как ты оказалась в теле Оли Шереметьевой вместо нее. Значит, она была недостойна жить…
Аня обняла мать за шею и не отпускала. Ольга прижала к себе ребенка и поняла, что есть в мире ценности, которые купить невозможно. Либо они есть, либо их нет…
Неожиданно Аня оживилась. Подскочила и вытащила из кейса какую-то книгу.
— Мамочка, ты только не сердись, но у меня тут есть для тебя еще кое-что…
— Что же именно? — Ольга улыбнулась, так как по внешнему виду Ани было видно, что эта проказница что-то задумала.
— Мама, только дай мне слово, что не будешь хвататься за ремень.
— Зачем?!
— Да кто же тебя знает… Я помню, что когда спросила про тетю Веру, так у тебя руки чесались меня отлупить. Разве не так?
— Так… Но не отлупила же, — Ольга с улыбкой смотрела на дочь.
— Так вот, мама. Я могу помочь тебе и тете Насте с этой Верой-Сильвой. Знаю, что она специально прислана шпионить за тобой. Для этого вы с тетей Настей ее и 'нейтрализовали' таким своеобразным образом. Когда она в очередной раз придет к нам, я смогу внушить ей, что угодно. Любую дезинформацию, какую ты захочешь отправить на Землю. И она ничего не заподозрит, принимая все за чистую монету. А потом показывайте ей небо в алмазах…
Ольга сильно смутилась и покраснела. А что делать? Дочурка знает абсолютно все. И даже мамины постельные тайны для нее уже таковыми не являются…
— Анечка, ну, ты понимаешь… Мы с тетей Настей любим друг друга… Ведь ты знаешь, почему… Я не смогла переступить через себя… А эта Вера-Сильва… Вынужденная мера.
— Мама, так разве я что-нибудь против говорю? Я прекрасно понимаю тебя и не осуждаю. Но это еще не все… Я хочу помочь и вам с тетей Настей. Знаю, что вам хорошо друг с другом. Но… Мама, я опять буду называть вещи своими именами. Кое-что вы делаете не совсем правильно. Вот эта книга – утерянные одно время и потом обнаруженные страницы древнего трактата об искусстве любви. В том числе и между двумя женщинами. Я это знала и раньше. И вот нашла эту книгу для вас… Мама, прошу тебя, не относись ко мне, как к ребенку. Поверь, в искусстве любви я разбираюсь не хуже тебя. Если не лучше.
В Японии, к счастью, не было господствующего влияния христианства с его ханжескими запретами…
— Аня, я не понимаю. Что мы можем делать неправильно? — Ольга строго глянула на дочь.
— Ну, к примеру, вы не совсем правильно проводите 'полет двух драконов'. И тебе и тете Насте это очень нравится. Но это можно делать несколько иначе и тогда ощущения будут намного сильнее и лучше…
— Каких еще 'драконов'?! — Ольга не скрывала изумления.
— Вы с тетей Настей называете это – двойное проникновение…
— Аня, ты что – подглядывала?! — Ольга была возмущена и залилась краской до корней волос. Но тут же сконфузилась. Аня же смущенно улыбалась.
— Мамочка, извини, что вогнала тебя в краску… Просто, у нас никогда не было таких запретов и это не считалось чем-то порочащим человека. Я не подглядывала. Ты забыла, что я знаю все, что знаешь ты? И зачем противиться желаниям своего тела? Ведь это совершенно естественно. В этом воплощении мы обе рождены женщинами, так зачем же нам отказываться от того, что дает радость женскому телу?
— Прости, Анечка… Да, конечно, я с тобой согласна… Все считаю тебя маленькой девочкой… Забываю, что ты – самурай…
— Ну, мама, не совсем самурай. Я происхожу из древнего самурайского рода Токугава. Но после реставрации Мейдзи в 1870 году, указом императора сословие самураев было официально отменено. Хотя, все высшие посты в государстве, офицерские должности в армии и на флоте, занимались, в основном, вчерашними самураями. И это сохранялось очень долго. В моем роду свято придерживались самурайских традиций и чтили память предков. Так что, можно было считать нас самураями…
— Понимаю, Анечка… Но все-таки, ведь по твоему биологическому возрасту ты еще семилетняя девочка… Рано тебе еще знакомиться с этими… 'драконами'..
— Мамочка, так разве я не понимаю? Да, по биологическому возрасту я еще маленькая девочка. Поэтому, мне можно пока только 'порхание бабочки над цветком'.
— А это еще что такое?!
— А это вы с тетей Настей называете 'умелые ручки'!
Краснеть еще больше Ольге было уже некуда. Маленькая зеленоглазая бестия хитро посматривала на нее и невинно улыбалась. Ну что прикажешь с ней делать? Злиться и отругать? Глупо. Взять ремень и
